Сказки Золотого века - [10]

Теперь она уверила себя, что любит его, и он ее любит; она все ощущала его поцелуй в ладонь. Ничего подобного она не испытывала с Лопухиным, хотя ведь, бывало, он целовал ей руку. Страсть - сила, которой покоряешься, и это счастье. Это любовь, родные не могут запретить ей любить и быть любимой. В конце концов, нельзя же разом терять двух женихов!

На балу у госпожи К., где они с Лермонтовым встретились впервые в Петербурге, Екатерина Александровна искала глазами его, полагая, не принятый у нее дома, он бросится к ней. Нигде его не было. Вынужденная танцевать - не с ним, Екатерина Александровна невольно оглядывалась. Лермонтов вошел в ярко освещенную залу и прошел мимо нее. Он был весел и разговорчив с другой, ее соперницей, тоже влюбленной в него. Невысокого роста, широкоплечий, он не был красив, но почему-то внимание каждого, и не знающего, кто он, невольно на нем останавливалось, а взгляд его прямо зачаровывал, конечно, женщин, и она это знала теперь по себе.

Екатерина Александровна не хотела верить своим глазам и подумала, что он просто проглядел ее. Кончив танцевать, она села на самое видное место и стала пожирать его глазами. Вдруг глаза их встретились, она улыбнулась, - он отворотился. Это уже было слишком. Точно аноним оклеветал не его, а ее. Стараясь сохранить беспечно-равнодушный вид, Екатерина Александровна направилась в уборную, за нею тотчас последовали ее бальные приятельницы. Лермонтов все это заметил, задумался, хотел уйти и остался.

В мазурке приятельницы Екатерины Александровны беспрестанно подводили к ней Лермонтова.

- Вы несправедливы и жестоки, - сказала она ему.

- Я теперь такой же, как был всегда, - холодно отвечал Лермонтов.

- Неужели вы сомневаетесь в моей любви?

- Благодарю за такую любовь!

Он довел ее до места и, кланяясь, шепнул ей: "Но лишний пленник вам дороже!"

Прошло несколько вечеров, Екатерина Александровна всюду являлась, где могла повстречать Лермонтова, танцевала нехотя, с нетерпением и страхом ожидая его увидеть. Ей казалось, она готова встать на колени перед ним, лишь бы он ласково взглянул на нее. Наконец выпал удобный случай. И роковой.

- Ради бога, разрешите мое сомнение, скажите, за что вы сердитесь? - заговорила с беспечным видом, но дрожащим голосом. - Я готова просить у вас прощения, но выносить эту пытку и не знать за что - это невыносимо. Отвечайте, успокойте меня!

- Я ничего не имею против вас; что прошло, - серьезно и грустно отвечал Лермонтов, - того не воротишь, да я ничего уж и не требую, словом, я вас больше не люблю, да, кажется, и никогда не любил, - он отвернулся, она выбежала вон, чтобы не расплакаться.

Он не торжествовал, ему было ее жалко и грустно. У него скверная привычка или свойство: всех выводить на чистую воду.

Он собрался уходить, как увидел одну знакомую даму из Москвы; она, не ожидая от него расспросов, сказала, что Сашенька Верещагина, его кузина, очень похорошела, будто он влюблен в нее, и вдруг у него сжалось сердце, зазвучала издалека невыразивая мелодия, будто он услышал весть о болезни или смерти близкого человека. Тем не менее он, расхохотавшись, поскакал вниз по лестнице, гремя шпорами. И на санях, и дома, не ложась спать, Лермонтов не смел отдать отчет в словах госпожи Углицкой, а ведь она сообщила новость, которая поразила его в самое сердце, - да правда ли это?! "Вы слышали, - сказала она после кучи новостей, - m-lle Barbe выходит замуж за г. Бахметева?"

2

Лермонтов по биению сердца почувствовал, что слова Углицкой не из тех слухов о замужестве Вареньки, какие и прежде доходили до него, - даже монахиня, если она столь особенное существо, от света спрятаться не может, - женихи вокруг нее так и вились, пусть она бесприданница, поскольку большое семейное богатство досталось лишь сыну, а не его сестрам, - на этот раз все исходит, вероятно, от нее самой, то есть она решилась?! Но почему сейчас, именно в то время, когда он, произведенный в офицеры, пустился в свет и мог, добившись отпуска, пусть самого краткосрочного, приехать в Москву?

Он забегал по комнате, роняя кресла и книги. Да, именно поэтому! История его с Сушковой дошла до Вареньки, разумеется, всячески перевранная, может быть, от нее же самой, в самый разгар интриги, когда она торжествовала победу и с легкой душой рассталась с Лопухиным? С Сашенькой Верещагиной, его кузиной, Сушкова переписывалась; Алексис вернулся в Москву, в любом случае, в досаде и на старую кокетку, и на друга, который его спас от крыльев летучей мыши. Что могла подумать Варенька? Что он при встрече с нею поступит также? Лишь посмеется над всеми былыми увлечениями. И будет права.

Как оправдаться? И в чем? Он написал предлинное письмо кузине: "Алексис мог рассказать вам кое-что о моем житье-бытье, но ничего интересного, если не считать таковым начало моих приключений с m-lle Сушковою, конец коих несравненно интереснее и смешнее..." и т.д. "Итак, вы видите, я хорошо отомстил за слезы, которые проливал из-за кокетства m-lle S. 5 лет тому назад. Но мы еще не расквитались! Она терзала сердце ребенка, а я только помучал самолюбие старой кокетки... Надо вам признаться, любезная кузина, причиной того, что не писал к вам и к m-lle Marie, был страх, что вы по письмам моим заметите, что я почти недостоин более вашей дружбы... ибо от вас обеих я не могу скрывать истину; от вас, наперсниц юношеских моих мечтаний, таких чудных, особенно в воспоминании.