Сказки с крыш - [22]

Когда представление закончилось, ему натащили целую кучу вкусной еды, долго хвалили и гладили, а одна феечка даже захотела взять его к себе. Но Котенок Фухх отказался — ведь у него появились настоящее имя и любимое дело. Ему понравилось быть артистом. Он ещё долго по привычке шипел, иногда кусался и ругался плохими словами, но воровать навсегда перестал — зачем брать чужое, если достаточно своего?

Один принц научил Фухха ходить по канату, другой — жонглировать разноцветными мячиками. Феечка громоотвода захотела выступать вместе с Котенком — её номером стали фигуры высшего пилотажа, полеты во сне и наяву. Семейство чердачных крыс оказалось превосходными акробатами. Дело шло к тому, что на крыше появится собственный цирк.

Грустный Волшебник, позже обычного возвращаясь с работы, заметил на крыше разряженную толпу. Он раскрыл свой клетчатый зонтик и поднялся наверх — поглядеть, чем развлекаются феечки. Котенок Фухх в это время как раз выдувал из трубки большущего розового слона. Тот совсем как настоящий махал хвостиком, трубил и поливал зрителей яблочным соком из хобота. Волшебник вместе с прочими зрителями хлопал в ладоши — кто б мог подумать, что его старой трубке найдется такое чудное применение.

Когда представление кончилось, он отозвал Фухха в сторонку и долго молчал, глядя на недоумевающего котенка.

— Знаешь, малыш, — сказал он, наконец. — Это моя трубка и мне без неё очень грустно. Ты можешь ее вернуть?

Фухх задумался. А вдруг он разучится делать фокусы и веселить зрителей, снова станет никому не нужным, придется воровать рыбу, клянчить кусочки у слащавых старух? «Пусть докажет, что это его трубка», — мысленно зашипел прежний вредный Котенок. Но Фухх помотал головой — будь что будет.

— Возьми, — протянул он волшебнику вишневую трубку. — Пускай пузыри сколько хочешь.

На усталом лице волшебника засияла улыбка.

— Глупый котенок. В трубку забивают табак, поджигают и курят. Вот так — фуууххх!

— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — удивился Котенок.

— Я же волшебник! Погоди-ка… Абра-кадабра-бумс!

Волшебник тоже боялся — вдруг у него не получится, вдруг его чудеса прокисли и испортились навсегда? Но нет — в рыжих лапках Котенка оказалась чудесная полосатая, словно радуга, трубка. Курить из неё, конечно же, было нельзя, а вот для выдувания пузырей она подходила просто идеально.

Счастливый Котенок тут же устроил внеочередное представление для всех желающих и долго-долго запускал в небо дракончиков, птиц и феечек. А волшебник сидел на крылечке волшебной башни, курил вишневую трубку, пускал колечки серебристого дыма и улыбался.

На следующий день он проснулся к обеду, нарядился в домашнюю мантию с дыркой на пузе, засаленный старый колпак на котором вместо помпона болталась ручная молния, и в таком виде, безмятежно попыхивая трубочкой, явился в Министерство. Ему очень хотелось наговорить плохих слов (таких плохих, что даже Котенок о них никогда не слышал) всем-всем-всем, начиная с Министра, но он просто положил на стол заявление об уходе и никогда больше не появлялся на службе. Наверняка он и сейчас сидит в своей башне, чинит чайники и сердечки, а каждый вечер выходит на крылечко, подымить трубкой и подумать о восхитительной чепухе.

…Вся мудрость мира не стоит колечка дыма из старой трубки…

ПЯТНАДЦАТАЯ СКАЗКА

Гражданин Н. начал рисовать, когда врач запретил ему лазить в горы. Вот просто так — пришел провериться в марте, а ему — оп, выдали пачку таблеток и сказали — покой, полный покой. Жена гражданина Н. очень обрадовалась — покой вдвоем с мужем казался ей райскими кущами. Опять же деньжищ на те горы уходила уйма. Дочь гражданина Н. тоже обрадовалась — она всегда беспокоилась, когда папочка лез в гости к ужасным лавинам и возвращался в компании грубых бородатых мужчин. Друзья гражданина Н. огорчились всерьёз, но не слишком надолго — их ждал очередной маршрут. А гражданин Н. остался в городе.

Он примерно ходил на работу, по вечерам гулял с собакой по аллейкам укромного парка, кушал мороженое, кормил голубей, неуверенно улыбался щекастым детишкам — и совершенно не знал, куда девать свободное время. Горы чудились ему в бугристых спинах грозовых туч, острых крышах, снились по ночам — он стонал и брыкался, воображая, что повис на страховке над пропастью.

На чердак он попал по делу — выносил куда подальше старое зеркало. Был ясный день, солнце било сквозь мутные стекла — и гражданин Н. замер, пораженный игрой теней. Первую свою картину он написал тут же, пальцем в пыли — горный силуэт, луна и цепочка следов по склону. Потом, тайком от всех, притащил на чердак карандаши, детские краски дочери и рулон желтоватого ватмана, давным-давно купленного для чертежей. Мольберт гражданин Н. на скорую руку сколотил из какого-то ящика. И повадился рисовать каждый день, когда находил хоть полчасика свободного времени. Он писал горы, горы и горы — снегопады, лавины, высокие звезды, низкие облака, горных баранов, острозубые ледники, портреты товарищей — и как всякий настоящий художник умилялся каждой новой работе.

Когда картины перестали помещаться на стенах, гражданин Н. решил сделать сюрприз. Он развесил экс-по-зи-ци-ю из самых любимых работ, отгородил её занавеской и позвал на чердак жену и дочку, обещая что-то особенное. Подождал, пока те поднимутся, зажег свечи — много-много свечей. Попросил «зажмурьтесь», отдернул занавеску.