Сказки русских писателей - [26]

Да хитри себе, как хошь,

А меня не проведешь».

Царь, затрясши бородою:

«Что? Рядиться мне с тобою? —

Закричал он. – Но смотри,

Если ты недели в три

Не достанешь Царь-девицу

В нашу царскую светлицу,

То, клянуся бородой,

Ты поплатишься со мной!

На правёж – в решетку – на́ кол!

Вон, холоп!» Иван заплакал

И пошел на сеновал,

Где конек его лежал.

«Что, Иванушка, невесел?

Что головушку повесил? —

Говорит ему конек. —

Аль, мой милый, занемог?

Аль попался к лиходею?»

Пал Иван к коньку на шею,

Обнимал и целовал.

«Ох, беда, конек! – сказал. —

Царь велит в свою светлицу

Мне достать, слышь, Царь-девицу.

Что мне делать, горбунок?»

Говорит ему конек:

«Велика беда, не спорю;

Но могу помочь я горю.

Оттого беда твоя,

Что не слушался меня.

Но, сказать тебе по дружбе,

Это – службишка, не служба;

Служба всё, брат, впереди!

Ты к царю теперь поди

И скажи: «Ведь для поимки

Надо, царь, мне две ширинки,

Шитый золотом шатер

Да обеденный прибор —

Весь заморского варенья —

И сластей для прохлажденья»,

Вот Иван к царю идет

И такую речь ведет:

«Для царевниной поимки

Надо, царь, мне две ширинки,

Шитый золотом шатер

Да обеденный прибор —

Весь заморского варенья —

И сластей для прохлажденья». —

«Вот давно бы так, чем нет», —

Царь с кровати дал ответ

И велел, чтобы дворяна

Всё сыскали для Ивана,

Молодцом его назвал

И «счастливый путь!» сказал.

На другой день, утром рано,

Разбудил конек Ивана:

«Гей! Хозяин! Полно спать!

Время дело исправлять!»

Вот Иванушка поднялся,

В путь-дорожку собирался,

Взял ширинки и шатер

Да обеденный прибор —

Весь заморского варенья —

И сластей для прохлажденья;

Все в мешок дорожный склал

И веревкой завязал,

Потеплее приоделся,

На коньке своем уселся;

Вынул хлеба ломоток

И поехал на восток

По тоё ли Царь-девицу.

Едут целую седмицу,

Напоследок, в день осьмой,

Приезжают в лес густой.

Тут сказал конек Ивану:

«Вот дорога к окияну,

И на нем-то круглый год

Та красавица живет;

Два раза́ она лишь сходит

С окияна и приводит

Долгий день на землю к нам.

Вот увидишь завтра сам».

И; окончив речь к Ивану,

Выбегает к окияну,

На котором белый вал

Одинешенек гулял.

Тут Иван с конька слезает,

А конек ему вещает:

«Ну, раскидывай шатер,

На ширинку ставь прибор

Из заморского варенья

И сластей для прохлажденья.

Сам ложися за шатром

Да смекай себе умом.

Видишь, шлюпка вон мелькает...

То царевна подплывает.

Пусть в шатер она войдет,

Пусть покушает, попьет;

Вот, как в гусли заиграет —

Знай, уж время наступает.

Ты тотчас в шатер вбегай,

Ту царевну сохватай

И держи ее сильнее

Да зови меня скорее.

Я на первый твой приказ

Прибегу к тебе как раз,

И поедем... Да, смотри же,

Ты гляди за ней поближе;

Если ж ты ее проспишь,

Так беды не избежишь».

Тут конек из глаз сокрылся,

За шатер Иван забился

И давай диру вертеть,

Чтоб царевну подсмотреть.

Ясный полдень наступает;

Царь-девица подплывает,

Входит с гуслями в шатер

И садится за прибор.

«Хм! Так вот та Царь-девица!

Как же в сказках говорится, —

Рассуждает стремянной, —

Что куда красна собой

Царь-девица, так что диво!

Эта вовсе не красива:

И бледна-то, и тонка,

Чай, в обхват-то три вершка;

А ножонка-то, ножонка!

Тьфу ты! словно у цыпленка!

Пусть полюбится кому,

Я и даром не возьму».

Тут царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иван, не зная как,

Прикорнулся на кулак

И под голос тихий, стройный

Засыпает преспокойно.

Запад тихо догорал.

Вдруг конек над ним заржал

И, толкнув его копытом,

Крикнул голосом сердитым:

«Спи, любезный, до звезды!

Высыпай себе беды,

Не меня ведь вздернут на кол!»

Тут Иванушка заплакал

И, рыдаючи, просил,

Чтоб конек его простил.

«Отпусти вину Ивану,

Я вперед уж спать не стану». —

«Ну, уж бог тебя простит! —

Горбунок ему кричит. —

Все поправим, может статься,

Только, чур, не засыпаться;

Завтра, рано поутру,

К златошвейному шатру

Приплывет опять девица —

Меду сладкого напиться.

Если ж снова ты заснешь,

Головы уж не снесешь».

Тут конек опять сокрылся;

А Иван сбирать пустился

Острых камней и гвоздей

От разбитых кораблей

Для того, чтоб уколоться,

Если вновь ему вздремнется.

На другой день, поутру,

К златошвейному шатру

Царь-девица подплывает,

Шлюпку на берег бросает,

Входит с гуслями в шатер

И садится за прибор...

Вот царевна заиграла

И столь сладко припевала,

Что Иванушке опять

Захотелося поспать.

«Нет, постой же ты, дрянная! —

Говорит Иван вставая. —

Ты в друго́редь не уйдешь

И меня не проведешь».

Тут в шатер Иван вбегает,

Косу длинную хватает...

«Ой, беги, конек, беги!

Горбунок мой, помоги!»

Вмиг конек к нему явился.

«Ай, хозяин, отличился!

Ну, садись же поскорей

Да держи ее плотней!»

Вот столицы достигает.

Царь к царевне выбегает,

За белы руки берет,

Во дворец ее ведет

И садит за стол дубовый

И под занавес шелковый,

В глазки с нежностью глядит,

Сладки речи говорит:

«Бесподобная девица,

Согласися быть царица!

Я тебя едва узрел —

Сильной страстью воскипел.

Соколины твои очи

Не дадут мне спать средь ночи

И во время бела дня,

Ох! измучают меня.

Молви ласковое слово!

Всё для свадьбы уж готово;

Завтра ж утром, светик мой,

Обвенчаемся с тобой

И начнем жить припевая».

А царевна молодая,

Ничего не говоря,

Отвернулась от царя.

Царь нисколько не сердился,

Но сильней еще влюбился;

На колен пред нею стал,

Ручки нежно пожимал

И балясы начал снова:

«Молви ласковое слово!

Чем тебя я огорчил?

Али тем, что полюбил?