Сказки, рассказанные на ночь - [50]

— А где же ваш сын? — дрожащим голосом спросил Якоб отца.

— Бог его ведает, — ответил тот. — Семь лет назад, да-да, минуло уже семь лет с тех пор, как его украли на рынке.

— Семь лет! — в ужасе воскликнул Якоб.

— Да, маленький господин, семь лет; как сейчас помню, вернулась моя жена домой, вся в слезах, рыдая, сообщила мне, что весь день напрасно его прождала, повсюду разыскивала мальчика, но так и не нашла. Я всегда ей говорил, что такое может случиться: Якоб был красивым ребенком, это все признавали, жена им гордилась, ей даже льстило, когда его хвалили, и она часто посылала сыночка с овощами и фруктами в дома важных господ. Ничего в том не было плохого, каждый раз его щедро одаривали, но я все равно предупреждал жену: будь внимательна! Город у нас большой, немало здесь обретается недобрых людей, смотри же за Якобом! Так оно, к несчастью, и вышло. Как-то раз пришла на рынок старая уродливая женщина, долго перебирала овощи и фрукты, наконец накупила столько, что не смогла унести домой. Моя жена — добрейшая душа — отпустила с ней сынишку и с той минуты больше его не видела.

— И вы говорите, с тех пор минуло семь лет?

— Весной будет ровно семь. Мы объявили об этом, ходили из дома в дом, всех расспрашивали, многие знали красивого парнишку и любили его, поэтому помогали нам в розыске — все напрасно. Старую женщину, купившую овощи, тоже никто не знал. Правда, одна древняя старушка, прожившая уже девяносто лет, сказала, что это, похоже, злая волшебница по имени Травница, которая раз в пятьдесят лет наведывается в наш город за покупками.

Так говорил отец Якоба и при этом громко стучал молотком и обеими руками тянул дратву. Маленькому человечку мало-помалу становилось ясно, что произошло: он вовсе не грезил, а наяву служил белкой у злой волшебницы целых семь лет. Сердце его чуть не разорвалось от гнева и боли. Семь лет жизни, цветущие годы юности похитила у него ненавистная старуха, а что получил он взамен? Научился наводить блеск на кокосовых скорлупках да натирать зеркальный пол! Правда, еще выведал у морских свинок все тайны кулинарного искусства! Он простоял еще какое-то время, раздумывая над своей несчастной судьбой, в конце концов отец его спросил:

— Может, вам хочется что-то у меня заказать, молодой человек? Скажем, пару новых туфель или же, — прибавил он, усмехнувшись, — футляр для своего носа?

— При чем тут мой нос? — удивился Якоб. — Зачем мне футляр для него?

— Кому что нравится, — заметил сапожник, — однако должен вам сказать: будь у меня такой ужасный нос, я бы непременно заказал для него футляр из тонкой розовой лакированной кожи. Взгляните, у меня как раз есть под рукой подходящий лоскут; понадобится, верно, не меньше локтя. Но зато футляр убережет вас, маленький господин, от всяческих неприятностей! Уверен, вы постоянно натыкаетесь на дверные косяки и повозки, уступая им дорогу.

Маленький человек онемел от страха, затем ощупал свой нос, тот был толстым, длиной не менее двух ладоней! Та-ак! Значит, старуха изменила его внешность, потому-то матушка и не признала в нем своего сына и обзывала мерзким цвергом!

— Мастер, — обратился он, чуть не плача, к сапожнику, — нет ли у вас под рукой зеркала, чтобы мне поглядеть на себя?

— Молодой господин, — серьезно ответил отец, — у вас не та внешность, чтобы ею любоваться и заглядывать в зеркало. Надо отвыкать от смехотворной привычки!

— Ах, дело не в кокетстве, — воскликнул Якоб, — мне нужно просто глянуть в зеркало!

— Оставьте меня в покое, нет у меня зеркала; у жены, конечно, имеется маленькое, только я не знаю, где она его прячет. А если уж вам непременно хочется посмотреться, то через улицу живет Урбан, цирюльник, у него есть зеркало в два раза больше вашей головы, поглядитесь в него, и на том прощайте!

С этими словами отец осторожно выпроводил его из лавки, запер за ним дверь и вернулся к работе. Якоб, совсем убитый, перешел улицу и направился к цирюльнику Урбану, которого помнил с прежних времен.

— Доброе утро, Урбан, — сказал он, входя, — окажите любезность, позвольте мне глянуть в зеркало!

— С удовольствием, вон оно стоит! — воскликнул, смеясь, Урбан, и его клиенты, ожидавшие, когда им подстригут бороды, тоже громко расхохотались. — Вы — пригожий парнишка, стройный и складный, шея — как у лебедя, руки — как у королевы, а уж носик — курносик, каких свет не видывал! Наверно, вы им гордитесь. Ну да ладно! Ступайте к зеркалу, пусть не говорят люди, что я из зависти не дал вам собою полюбоваться!

Так разглагольствовал цирюльник, а посетители держались за животы от смеха. Якоб между тем подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Слезы выступили у него на глазах. «Да, милая матушка, — подумал он, — разумеется, ты не могла узнать своего сына — он не был таким, когда ты им хвасталась перед людьми!»

Глаза у него сделались маленькими, как у свиньи, нос чудовищно вытянулся и нависал над ртом и подбородком, шеи не было видно, потому что голова ушла глубоко в плечи, ворочать ею из стороны в сторону было невмоготу. А вот ростом он остался таким же, что и семь лет назад, будучи двенадцатилетним мальчишкой. В то время когда другие люди с двенадцати до двадцати тянутся вверх, он рос в ширину, спина и грудь у него выпятились и выглядели как туго набитые мешки. Толстое туловище громоздилось на маленьких слабеньких ножках, подгибавшихся от такой тяжести. Но зато руки были длинными, такой же длины, что и у взрослых мужчин, кисти огрубели от работы и почернели, пальцы вытянулись по-паучьи — расправив их, он мог, не нагибаясь, достать до пола. Вот каким стал маленький Якоб — безобразным, уродливым карликом.