Сказки и рассказы Светланы Щелкуновой - [10]

Светлый ангел в небесах лишь головой покачал да рукой махнул. Никогда он не понимал этих женщин! И чего им нужно?!

Женька, строча за своим столом очередной очерк, на минутку оторвался, чтобы похвалить себя, и как это он все замечательно решил с детективом! Матильда теперь выглядит вполне счастливой! И посердился чуть-чуть, хоть бы позвонила, как добралась, чумовая!

Только Тимка с Камикадзе ни о чем не думали, они уже спали….

Бутафор

– Здрассьте! Вы Небушкин? Матвей? Я звонил вчера, помните…

– Проходите быстрее, – Матвей нетерпеливо дернул мнущегося на пороге визитера за руку, и тот кубарем влетел в слабо освещенную глотку коридора, – ноги только вытирайте! Роза Арчибальдовна сегодня дежурят! Вот тапочки. Позвольте Вашу куртку, – хозяин ловко закинул дублёнку на рогатую вешалку и потащил смущенного гостя мимо черно-клеенчатой двери, тщетно пытаясь прикрыть его неширокой грудью. Но окаянная дверь зловеще скрипнула и женщина-гренадер с кавалергардскими усами громогласно рявкнула в дверном проеме: «Значит так! Вытирайте свои лужи сами! Я к вам в уборщицы не нанималась. Шастают туда-сюда. А у меня, между прочим, два высших образования и ОДИН выходной!»

Пробормотав нечто вроде

«Неизвольтебеспокоитьсявсебудетвлучшемвиде!», Матвей втолкнул перепуганного гостя к себе и, нашарив коробку спичек, принялся по очереди зажигать одну за другой свечи в массивном подсвечнике.

– Не легче ли лампочку, – боязливо предложил гость.

– Нет, нет! Как можно-с!

Постепенно светлея, комната наполнялась предметами, которые язык не поворачивался назвать хламом. То были пестрые маски с черными глазницами, изящные рапиры, старинные телефоны и платья, удивленные куклы, весомые комоды и шкафы в буковых завитушках, футбольные ворота с покачивающимся вместо сетки гамаком. Осмотрев странное убранство, гость готов был бежать прочь от безумного хозяина, но тот силой усадил визитера в плюшевое кресло со словами: «Вам не говорили, я работаю бутафором в театре?!» Все встало на свои места. Гость, успокоившись, поглядывал на свое благообразное отображение в дружелюбном зеркале напротив. Хозяин включил электрочайник и, плюхнувшись на диван, предложил: «Расскажите о себе, У Вас есть рекомендации? Нет? Ну и чудно! А то в последнее время приходят некоторые…А я честно предупреждаю: дело не в связях и даже не во мне. Я не пойму в чем! Просто одному могу помочь, а другому – увольте!»

Как-то сами собой на столике выстроились рядком чайник, чашки, блюдца, аппетитное варенье в тонкостенной вазочке, несколько печений и конфет – в плетеной тарелке. Хозяин и гость, смотрели друг на друга. Гость утверждал, что он поэт, называя довольно известное имя, жаловался, что устал, что приходиться много работать. Он ведь еще в редакции служит, еще муж и еще отец троих детей. А вдохновение – вещь пугливая. Залетит на минутку в форточку, а тут надо к главному – на ковер или за младшеньким в садик, или за обоями в магазин. Вдохновение раз – и обратно. Догони, попробуй! Это раньше он был невесом и прыгуч, его стихи, воздушные, как и он сам, буквально вылетали из-под пера. А теперь…

Матвей слушал, внимательно вглядываясь в говорящего, не перебивая, не спрашивая. Постепенно из невзрачного неприметного человечка он превращался в близкого друга для рассказчика. Куда подевались сутулость и затравленность.

Поэт заметил, какие необычные у собеседника глаза: серо-голубые с карими брызгами и прозрачной печалью, такие пишут у ангелов на иконах.

Когда гость закончил, хозяин, отставив чашку, слез с дивана, обошел вокруг кресла и замер, прислушиваясь к чему-то, поднеся указательный палец к губам «тс-с» и закрыв глаза. Так он стоял долго, минут пять, не шелохнувшись. Поэту вновь стало неуютно и страшно. Но Матвей встрепенулся по-птичьи и, открыв сияющие очи, заулыбался как ребенок: «Я помогу Вам! Мне разрешили. Вставайте!» Схватив сантиметр, он принялся вдохновенно порхать вокруг визитера (теперь уже клиента), измеряя его шею и спину. «Разведите руки, – шептал он, записывая на бумажке, – Ага! Главное не ошибиться, Ничуть не короче рук! Ни-ни! Посидите, я сейчас.» Небушкин зарылся в чертежи, сваленные грудой на диване.

– Мне, м-м-м, сказали, что Вы это, бесплатно? Я не ошибаюсь?

– Ну, конечно! – изумился сквозь бумаги Матвей, – Конечно.

– У меня есть кое-какие сбережения, и я бы мог…

– Ни в коем случае! Даже и не думайте! Вы все испортите!

Клиент, наконец, расслабился в кресле, как в шезлонге на пляже и его окатило теплой волной воспоминаний. Под уютную болтовню, Небушкин чертил что-то, изредка бросая на поэта радостные невидящие взгляды. Поэт опять заерзал в кресле:

– А у Вас много, э-э-э, заказов?

– Не очень. Сейчас зима. Весной бывает столько, что не успеваю. Приходится на работе больничный брать. Всем, знаете, хочется весной. А чем, спрашивается, зима плоха?! Город белехонек, воздух – что твой хрусталь! И такая тишина, аж в ушах – колокольцы, – Матвей, улыбаясь, запрокинул голову.

– Да! Завидую… – задумался поэт, – Вы вот в любое время можете, как только пожелаете.

Небушкин ссутулился и стал похож на преждевременно состарившегося подростка: