Сказки для сумасшедших - [3]

Мансур открыл шкаф. Комнату от комнаты отделяли не капитальные стены, а перегородки; в перегородке вынут был кусок; по обе стороны проема стояли шкафы с закамуфлированными шторами задними стенками. Уж на что Комендант, отставной чекист, был дока, но до такого придворного варварства он не смог додуматься. Аделина нырнула в шкаф и благополучно очутилась в комнате Ван И, откуда и вышла, когда Комендант ворвался к Мансуру, застав его лежащим на койке и задумчиво читающим газету с желтым кругом от чайника.

— Чем вы тут занимаетесь? — громоподобно возопил, впадая в дверь, Комендант.

Мансур неспешно опустил газету и ответствовал: — Готовлюсь к зачету по истории КПСС. А в чем, собственно, дело?

Комендант стал заглядывать под кровать и зачем-то открыл тумбочку.

— Вы что-то ищете? — осведомился Мансур.

— Почему не на занятиях? — спросил, багровея, Комендант.

— У меня окно, натурщик болен. Проверьте в деканате, если хотите.

— Ну, погоди, — рявкнул Комендант, выходя, — ведь все равно поймаю, и уж тогда выселю. Аморальный тип. Напринимают гениев заезжих. Что тебе в твоих горах не сиделось?

—Туда, туда, в родные горы, — запел Мансур ему в затылок, — Кар-ме-эн!

«Публичный дом», — думал Комендант, звеня ключами. Попавшиеся ему навстречу аделина и алевтина тоже запели тихонечко за его спиной вразнобой: одна «динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный», а другая «Ванька-ключник, злой разлучник». «Шлюхи», — думал Комендант, спускаясь по лестнице. Думал он чаше всего немногословно, мысли его напоминали команды либо приказы.

На истории искусств, лекции для всего потока, читавшейся в амфитеатром расположенной неуютной и холодной аудитории, опоздавший Кайдановский оказался между двумя алевтинами, шуршавшими бумагами. Историю искусства преподавал тучный Воронцов, напоминавший оплывшую грушу, карикатуру на короля руки Домье; каждый раз, когда дело доходило до слайда с этой карикатуры, волна хохота сотрясала аудиторию, из года в год, на каждом новом потоке. Воронцов картавил и шепелявил, приходил в восторг, описывая произведения, говорил с выражением, сентиментален был до крайности; слушать его было трудно, продраться сквозь его чувства к фактам не могли даже самые прилежные из прилежных. На его лекциях сидели тихо, вежливо, но каждый занимался своим делом. Аделины вязали, аделаиды читали, Василии спали, сдували конспекты, чертили задания по начертательной геометрии, дулись в «морской бой», подделывали билеты на кинофестивали.

Кайдановский заглянул в бумаги правой соседки, которая тщательно вырисовывала на миллиметровке косточки лежащего на боку скелета.

— Что это? — спросил шепотом Кайдановский.

— Летом от Эрмитажа в археологическую экспедицию ездила, — отшептывалась в ответ правая алевтина. — Обмеры по раскопкам. Халтура. Подрабатываю.

— Платят-то прилично?

— Платят все-таки, — прошептала она. — Ездить интересно, мне бы самой никак.

— Где копали?

— В Туве.

Вокруг скелетика лежали черепки, орудия, бусы. Кайдановский глянул налево. Левая алевтина переводила на кальку план пожелтевшего листа.

— Халтура? — прошептал Кайдановский.

— Доклад по СНО, — прошептала алевтина.

— На тему? — он спрашивал просто так, чтобы не уснуть.

— История училища.

— А что за план?

— Наше здание, — шепнула алевтина.

Он заинтересовался. Его всегда интересовала кафедра интерьера, он любил архитектуру, хотя учился на керамике.

— А где купол?

— Это первый этаж, музей.

Кайдановский стал вглядываться. Музей он знал неплохо. Мраморная громада Молодежного зала притягивала его, он любил забираться вниз, под лестницу, к нынешнему входу в музей; он и в гостях-то не мог находиться, не обойдя комнаты, осматриваясь, наподобие путешественника, первооткрывателя; еще на подготовительных курсах совершал он длительные экскурсии по огромному зданию, отыскивая укромные уголки, заповедные лесенки; в отличие от многих преподавателей и студентов он неплохо ориентировался в увенчанной кристаллом застекленного купола громаде и в прилепившихся к ней скромных флигелях.

План стал оживать. Лестница с зеркалами, тут поворот вниз, а вот центральная комната музея с парадной дверью в переулок, вечно закрытой; коридор влево, заканчивающийся окном с витражами, — все, что осталось, почти вся эрмитажная коллекция витражей перетащена из музея училища на Соляном; вот выставка студенческих работ, вот комната с изразцовыми печами, уникальные, петровских времен, печи; а тут витрина с куклами в национальных одежках, фарфоровые хохлушки, белоруски, мордовки, киргизки царских времен, дружба народов, прямо соединенные штаты, он любил куколок, как девчонка; решетчатые ворота, закрытая экспозиция, не для случайных посетителей, где пребывают служащие музея, хранители, научные сотрудники; готическая гостиная, фарфор, чугун, кладовые... минутку; он работал в музее перед тем, как поступил на первый курс, после того, как работал кочегаром, еще и поэтому он так хорошо знал подвалы: что за лестница? там нет лестницы.

— Что это за лестница? — зашептал он.

— Не знаю, — зашептала она в ответ. - Там нет лестницы, — прошептал он.

— Наверное, раньше была.