Сказки черепахи Кири-Бум - [21]

Бобер сердился, но никому не говорил об обиде своей. Прятал остренький подбородок в бобровый воротник, ворчал себе под нос:

– Соседка называется. Я с ней на дню по два раза здороваюсь и все зря.

Однажды сказала черепаха:

– Сейчас я расскажу вам, отчего осина горькая, и на этом сегодня кончим. Устала я. Да и Ду-Дуку пора хоть немного жене помочь, гнездо почистить, птенцов покормить. Правильно я говорю, Ду-Дук?

– Правильно, – поддернул дятел красные шаровары. – Немножко помочь надо, а то будет сердиться жена.

И приготовился записывать.

А бобер услышал, что собирается Кири-Бум про осину рассказывать, и пошел прочь от березы: если сказка сегодня последняя, да не о нем, то зачем ее слушать?

Недовольный Яшка домой пришел. Сказал жене хмуро:

– Состряпай поесть чего-нибудь.

Но не успела она стол накрыть, а Яшка умыться, как прилетела Сорока и, заглядывая в окошко, поманила крылом:

– Выйди, Яшка.

Вышел бобер. Отогнула Сорока хвост влево, чечекнула:

– Ты чччего ушел так рано?

– А тебе что?

– Мне-то все равно, а вот черепаха о тебе сказку рассказывала.

– Врешь. Она об осине объявила, я слышал.

– Объявила про осину, а рассказывала про тебя. Ух и сказка получилась! Я ее один раз прослушала и три раза прочитала. На память заучила.

– Ой ли! А ну расскажи.

– Пожалуйста, – сказала Сорока и, усевшись на крылечке Яшкиной хатки, начала рассказывать:

«Еще когда бобер Яшка бобренком был, приметил он, что отец его, чуть заспорит с женой, к осине бежит. Встанет перед ней и вот говорит, вот говорит что-то.

Спросил он однажды:

– Зачем это ты, отец, к осине бегаешь?

– Горечь свою отношу ей. Жизнь доживаю я с твоей матерью, а еще ни разу не сказал ей грубого слова. Защемит иной раз сердце, такое сказать хочется, но побегу скорее и скажу это осине. Оттого и живем мы с твоей матерью в ладу, не ссоримся. А где лад, там, говорят, и клад, там, говорят, и счастье.

Отец это сказал, а Яшка запомнил. Вырос, сам бобром стал, семьей обзавелся. Обиделся как-то на жену, хотел было ее словом огненным ожечь, да отцовскую присказку вспомнил: где лад – там и клад. Закусил губы: лучше не вздорить. А слово горячее так и вертится да языке, так и просится, чтобы его сказали. И чувствует Яшка, если не скажет он его, если не освободится от него, покоя не будет.

Выскочил он из своей хатки и побежал к осине, к которой отец в свое время бегал. Все сказал ей, что жене сказать хотел. И сразу легче на душе стало, отмяк. Веселым домой вернулся. И жена его весело встретила. За стол усадила, осинку молоденькую положила перед ним.

– Ешь, Яша.

Однажды опять поспорили они – в семье такое бывает. И опять захотелось бобру слово погорячее подобрать и опалить им сердце жены побольнее, но вспомнил присказку отцовскую: где лад – там и клад. Вспомнил и побежал к осине. Побранился на нее, облегчил душу.

И когда видят теперь у Бобровой запруды, что Яшка опять к осине бежит, говорят друг другу:

– Это он свой семейный клад бережет.

А глядя на Яшку, и другие бобры стали к осине бегать, всю траву вокруг нее попримяли.

– А что? – говорят. – Выскажешь ей обиду свою, и остынет сердце. А если еще и погрызешь ее немного, совсем легко делается.

– Ну! – воскликнула Сорока. – Разве не о тебе эта сказка?

И схватился Яшка за голову:

– Что я наделал! Столько ждал о себе сказку, а услышать, как рассказывала ее Кири-Бум, не пришлось.

– У, – вытаращила глаза Сорока, – эту сказку черепаха рассказывала так, что у нас у всех дух в горле перехватило.

– И-и, – закачался бобер из стороны в сторону, – как я глупо поступил, что ушел, как глупо.

–Ну, ты переживай тут, – сказала Сорока, – а я к Фильке полечу. Я к нему каждый вечер летаю, записанные сказки рассказываю. Сам он слушать не может, болеет.

– Погоди, – попытался остановить ее бобер. – Расскажи еще раз о том, как я к осине бегаю, свой семейный клад берегу, а я жену кликну, вместе послушаем

– Не могу, – сказала Сорока. – Филька ждет. Да и муж не любит, когда я поздно домой возвращаюсь. Да и зачем я буду тебе одно и то же два раза рассказывать. Сказка о тебе на березе записана, можешь сбегать в любое время и прочесть. Спи спокойно.

Но спокойного сна в эту ночь у бобра не было. Повалялся он в постели. Поднялся. В рощу пошел. Встал у березы и прочитал о себе сказку от начала до конца. Верно рассказывала Сорока, ничего не спутала и ничего не забыла.

Прочитал еще раз. Прослезился: счастье-то какое. Теперь и через год и через пять лет будут знать, что жил Яшка в ладу со своей женой. И будут говорить все:

– Живите так, как жил бобер Яшка: не ссорьтесь с женами.

Яшка еще раз прочитал сказку о себе и, смахивая слезы с ресниц, побежал к Машуте, у которой последние дни ночевала черепаха. Постучал в окошко. И когда поднялась с подушки большая голова Машуты, сказал:

– Я это – Яшка. Пусть Кири-Бум выйдет.

И когда вышла черепаха, попросил ее:

– Расскажи еще раз сказку обо мне, я послушаю.

Кири-Бум видела, что это очень важно для бобра – услышать о себе сказку именно сейчас. Присела на крылечко Машутиной берлоги, слово в слово рассказала то, что так старательно выбил дятел на березе. Яшка слушал, и по щекам его катились слезы: Яшка был счастлив.