Сказки библиотечного сквознячка - [19]

Но… опять неудача! Вместо желаемого впечатления – только переполох. Вопли о покушении на жизнь дочери султана разрушили негу раннего утра.

Горько сетуя на Судьбу и искренно сожалея не только о невозможности объясниться с той, что невольно разбила его сердце, но и о том, что оказался лишенным возможности по-доброму попрощаться со своей приятельницей, о нежных чувствах которой он, конечно, догадывался. Но как далека была она от поэтического идеала. Он вспоминал и её огрубевшие от работы руки, и нелепую привычку курить трубку, внимательно слушая его, не понимая ни слова на его родном языке. И её обветренное от работы на палящем солнце доброе лицо. И пятерых смуглых, крикливых, но, конечно, славных малышей. Вот если бы она не курила. Если бы кожа её была бы белее, а нос покороче или что-то ещё недостающее, о чём он вскоре забыл. Потому что заснул, пока улетал всё дальше и дальше от дворца султана.

И так он всё летел и летел по воле то одного, то другого ветра, сетуя и сетуя на Судьбу. Очнулся он где-то далеко в Африке. И здесь Судьба приготовила для него новое испытание. Там, в Африке, Поэт влюбился в царевну, дочь вождя неизвестного африканского племени. Он слагал оды и гимны, воспевающие её красоту. Но на сей раз: ни бумаги, ни пера, ни чернил у Поэта не было. Чтобы прочесть ей свои стихи, в надежде очаровать прелестную царевну-дикарку, он приручил больше сотни попугаев. Долго он учил их громко произносить слова его стихов. Поэтому в один прекрасный, а вернее, злосчастный день Поэт собрал всех прирученных им попугаев. А чтобы они не разлетелись, привязал к их лапкам верёвочки, концы которых он крепко держал в своих руках. Более сотни попугаев загалдели разом, выкрикивая имя очаровавшей Поэта прелестницы. Поднялся такой галдеж, что различить в нём слова его поэм было невозможно.

Всё племя с вождём во главе пришло в ярость. И сам вождь, и его юная дочь, и их соплеменники вместо поэтических восторгов схватили стрелы, колья, дубинки и страшно закричали:

– ОВАОУЭХО-ОА!

Что на местном наречии обозначало:

– Колдун! Смерть колдуну!!! Они испугались потому, что решили, что он заколдовал всех этих птиц. А от колдовства, как известно, жди беды.

В этот раз спасло его от расправы и ярости дикарей только то, что несметная стая попугаев быстро взлетела в небо, выкрикивая слова его поэмы, и невольно прихватила его с собой.

Он летел над джунглями и опять сетовал на насмешницу Судьбу. А она гнала и гнала его всё дальше и дальше.

И ещё не раз он влюблялся в герцогинь и султанш, цариц и принцесс, в королев и царевен. И все так же не замечал влюбленных в него прачек и угольщиц, кухарок и крестьянок – таких добродушных, заботливых и сердечных.

Однажды забросила его судьба в те места, откуда был он родом. Поэт огляделся и узнал мельницу, где он работал в юности. Но теперь она, заброшенная, стояла у реки. Он подошёл к берегу, зачерпнул воды и увидел свое отражение. Оттуда, из глубины вод, смотрел на него усталый и седой старик.

И он заплакал. И слезы долго ещё катились по впалым, морщинистым его щекам, пока он вдруг не почувствовал, что кто-то трясет его за плечо.

Он услышал женский грубоватый охрипший голос:

– Эй, старик! Ты что? Кто тебя обидел?

– Судьба! Это СУДЬБА-злодейка обидела меня! – ответил Поэт, утирая подслеповатые, усталые глаза.

– Я?!! Да ты что такое говоришь, незнакомец?! Я же тебя первый раз вижу! – возмутилась женщина и даже уронила вязанку хвороста. Теперь он рассмотрел её. Полноватая. Невысокая. На ногах тяжелые растоптанные ботинки, похожие носила и дочка мельника когда-то. Красные натруженные руки. В зубах трубка, из которой она удивительно ловко выпускала ровные колечки дыма. Точь-в-точь, как его давняя спутница, встреченная много лет назад в пустыне. Веснушки, толстый нос с широкими ноздрями, напоминающий носы соплеменников каннибальской царевны. Жесткие кучерявые волосы. А узкие черные, как угольки, глаза напоминали ему первых красавиц Аляски. Всё в ней казалось ему давно знакомым. Казалось, что в добродушных чертах её полного лица он опять видит лица всех встреченных и воспетых им женщин. И чем дольше он глядел на неё, тем теплее и спокойнее становилось у него на душе. Она что-то рассказывала о себе, и он прислушался. Попыхивая трубкой, она рассказывала:

– Было нас у родителей пять сестер! Старшая – Вера. Помладше – Надежда. Чуть моложе – Любовь, она самая красивая из нас. Потом – Софья, мудрость значит. А меня, самую младшую, совсем чудно назвали. Сама не знаю почему…

Но не успела она закончить фразу, как поэт выкрикнул:

– Судьба!!! Ты – Судьба!! Ты моя Судьба!

– А ты откуда знаешь, что меня зовут – Судьба? – удивилась женщина.

С тех пор живут они ладно и счастливо в сторожке лесника, вдовой которого она была уже много лет. Пятеро её детей – кто куда разъехались, кто женился, а кто-то замуж выскочили. Но каково же было его изумление, когда Поэт как-то раз услышал, как милая его Судьба, разжигая очаг, напевала песенки, слова которых он сам сочинил когда-то. Те самые, что посвящал он Прекрасным Дамам ушедших времен, вдохновлявшим его поэзию. С тех пор никогда он не сетовал на судьбу за то, что бросала она его куда угодно по своей прихоти. Потому что теперь он понял, что не зря рассыпал когда-то вместе с цветами свои стихи над площадью города, над дворцами и замками. И здесь, и в далеких странах. Потому что превратились они в славные песенки. И по сей день звучат они и на дружеских пирушках, и на крестьянских праздниках. А иной раз в замках и во дворцах. Их распевают королевы и прачки, воришки и судьи, герцогини и бродяги. И даже он сам подпевает порой, когда напевает их его милая хлопотунья-хозяюшка, его славная Судьба.