Сказка зимнего перекрестка - [14]

Однако ни одна история об инкубах не кончалась иначе: добившись от девы желанной близости, инкуб исчезал навеки, оставляя по себе весьма материальные последствия. Непорочные девы беременели, рожали, после их запирали в монастырь, отродье дьявола топили, сжигали или же побивали камнями, и Агнес предположила, что бестелесный дух весьма удобен в том смысле, что на него можно взвалить любую ответственность — от него не убудет.

Она лежала и все думала об этом, даже когда служанки погасили лампу и скрылись, затворив за собой дубовую дверь. Караулить дев по ночам не было нужды: все они преуспели в искусстве доноса, и пока спали вместе, ни за что не укрыли бы греха одной из них.

Когда говорки, смешки и перебранки стихли во тьме, сменившись сонным дыханием, Агнес тяжко вздохнула и повернулась на другой бок. Блаженное тепло бежало по жилочкам, пальчики ожили и приобрели гибкость, Агнес высунула нос наружу. Лениво пошевеливая пальцами ног, поглаживая ими мягкую и ветхую от многих стирок льняную простынь, Агнес нежила на перине разбитое приключениями тело. Теперь, когда все крепко уснули, ночь принадлежала одной лишь ей.

Жарко. Душно в тесной каменной спальне, наглухо зашторенной и натопленной сверх всякой меры. Некоторое время Агнес терпеливо выжидала, убеждаясь, что ей не помешают те, кто считал духоту залогом здоровья. Потом выпростала из-под одеяла пухленькую ручку, голубовато-белую в едва до нее достающем свете единственной оставленной на ночь свечи, наравне со спящими пожиравшей пригодный для дыхания воздух. Ручка протянулась к тяжелой, сплошь покрытой замысловатой вышивкой оконной шторе, пошевелила ее массивные складки. Холодный воздух и лунный свет водопадом обрушились в образовавшуюся щель. Быть может, по причине природной непоседливости и живости ума Агнес засыпала позже старших девиц д’Орбуа, а потому никто из ярых противниц сквозняков не бывал в состоянии воспрепятствовать ей.

Там, на улице, похолодало, и в голубом воздухе сыпался первый снег. Агнес перевернулась на живот и подперла кулачком кудрявую голову. Ах, эта ночь! Глупые разговоры растревожили ее воображение. Стеклянные ангелы, звеня, прорывались сквозь снегопад, торопясь кому-то на выручку или спеша с благой вестью, а выше их торных путей скользили златые ладьи с влюбленными духами. Звездам не виселось спокойно, они вибрировали на своих местах и позванивали, как крохотные колокольчики.

Она обреченно вздохнула. В такую ночь даже звезде не удержаться от падения. А-ах! Противостоять инкубу невозможно. И каким бы был тот не принадлежащий ни земле, ни небу недотепа, явись он по какой-то нелепости к ней, к Пышке Агнес, а не к Леоноре или Магдалене, отвернувшихся друг от дружки на соседней резной кровати, не к близняшкам Лукреции и Бианке, даже если бы и сумел отличить одну от другой, и не к изысканно куртуазной Изабель, источающей из груди лишь безмолвный завистливый стон.

Воображение, круто замешенное на лунном свете, в единый миг обрисовало в ночи характерное строгое очертание скулы, великолепное гордое надбровье, сдержанный суровый рот. Лунный свет сплелся и густой гривой потек на угловатое юношеское плечо. Агнес шумно вздохнула и разрушила чары. Даже самого сексуально озабоченного духа в момент вымело бы в окно дыханием слаженно сопящих шести небесплотных дев.

Сказать по правде, она ничего не имела бы против визитов духа с подобной внешностью. Призрак, явившийся ее внутреннему зрению, подозрительно напоминал Марка… но определенно не относился к категории похотливых. В нем нашлось одновременно и меньше, и неизмеримо больше: стремление взгляда и мысли, но — ни слова, ни жеста и ни намерения. Сердце впитало его стремительно и беззвучно, как губка — воду, взяло и поместило, храня, в самый свой укромный уголок, со всей его несчастной и зловещей тайной, и, пожалуй, этот ее собственный секрет был не из тех, какими следует с кем бы то ни было делиться. Если она дорожит репутацией, а пуще того — жизнью Марка, ибо то, что сказал ей по этому поводу отец, само собой разумелось. Все-таки бесплотный дух — это одно дело, а деревенский пастух — совсем другое.

Люди, склонные все низводить до своего разумения, осквернили слово «любовь». В том контексте, в каком Агнес слышала его, оно имело слишком плотский, чтобы не сказать — скотский смысл. Марк — чистое серебро, молитвенный порыв души, жесткий отблеск на поверхности воды, звук стали о сталь, плотского в нем и не разглядеть как будто. К тому же, как выяснялось, она была рыцарской дочерью до мозга костей: пока Марк находился на этой ступени иерархической лестницы, речь шла лишь о покровительстве.

Власер будет здесь столь же беспомощен, как она сама. Ему, как и Агнес, видна и ведома лишь одна сторона и одно направление, сугубо, можно сказать, плотское. Он способен идти одновременно лишь по одной тропе. А Марка нужно не вычислять, а угадывать. Неистовая и восторженная страсть души — вот что ей нужно. И человек, способный не столько плестись у факта в поводу, сколько взмыть над ним, окинуть его взглядом с орлиных высот, обнаружить, что целое куда больше одной лишь в упор видимой части. Как одноглазый пес, способный видеть ветер, и слышать, как растет трава. Человек, которому она смогла бы довериться безгранично. Еще более беззащитный перед лицом невежества, чем она сама: чтобы она могла держать его в руках.