Сказка в дом стучится - [15]

— Меня это тем более не касается. Это твоя подружка. Ты ее сюда притащила, ты и устраивай ее на ночлег.

— Ты ее притащил!

Марианна проткнула воздух пальцем, точно шпагой: прямо в грудь брату, но тот не дрогнул. Даже головой не повел в мою сторону. Только рот дрогнул в усмешке. Кажется. Мне в профиль не особо был виден его оскал.

— Я баб на дачу не таскаю. Спокойной ночи! Или утра.

И ушел. Наконец. С концами. Только дверью не хлопнул. Ему ее придержали, похоже.

Марианна тут же схватила с дорожки ключи и замахнулась ими в сторону уже закрытой входной двери.

— Скотина какая! Я тебе говорила? Говорила?

Она обошла машину и встала напротив меня.

— Ты зачем на дачу поехала?

Какой вызов в словах — вот дела интересные какие…

— Мне выбора никто не давал. Он сказал, что не будет заезжать в город, — почти не врала я. — Что ты мне предлагаешь, такси вызвать? Сейчас вызову, раз я тут мешаю.

— Извини, — отвернулась Марианна к закрытым воротам.

На вид дача не изменилась, но ворота раньше сами не открывались. Были две створки, которые приходилось держать рукой, что мы и делали обычно с Марианной, пока ее отец парковался. Теперь ворота нажатием кнопки в машине откатывались в сторону. Прогресс! А в отношениях между братом и сестрой полный регресс.

— Иди в дом. Я буду в машине сидеть, пока Никита не проснется.

— И? — смотрела я на бывшую подружку во все глаза, не понимая, как она представляет себе мой приход в чужой дом.

— Что и? Забыла, где твоя комната? — почти выплюнула Марианна мне в лицо. — Там давно никого не было, но белье свежее. Сейчас только дядя Сережа не спит. Остальные спят. А его ты знаешь.

— Ваш сторож? Господи, сколько ему лет-то сейчас?

— Шестьдесят три всего. Так что склерозом еще не страдает. Иди уже. Спать!

Меня посылали на три буквы. Возможно, заботясь обо мне. Или все же желая избавиться от моего общества. Какая в сущности разница? Я поправила на плече сумку и пошла в дом. И только вступила на ступеньку крыльца, как дверь открылась — меня ждали. Дядя Сережа. Действительно он! Все такой же маленький, пузатенький, коротко стриженный, но теперь полностью седой.

— Алька, ты, что ли? А я Валерке не поверил.

— Я, дядя Сережа. Я!

Он было протянул мне руку. Смущенно так, а я не стала церемониться, обняла его и даже поцеловала в щеку. Как родного. А он такой и был, весёлый. Как участники группы «Дюна». Никогда не орал и мог передвинуть любой шкаф. Да, только у него всегда водилось море пива, в котором он был, как в любимой песне, дельфином.

— Боже, Линда!

Это ко мне сбоку в ноги ударила слюнявая морда боксёрихи.

— Ку-ку ты, Аля, — постучал мне по голове дядя Сережа, который все ж был на целый лоб меня выше. — Боксеры столько не живут. Это Буся, но такая же дура… Хоть бы тявкнула для приличия. Девку в первый раз видишь и целоваться лезет. Ну ведь лезет!

Пришлось присесть на корточки, но слюнявая морда оказалась тараном, и я села на копчик.

— Тебя от усталости или от голода качает? — выдернул меня наверх сторож. — Спать или есть, спрашиваю?

— Выпить ей надо, чтобы кости не ныли. Не понимаешь, что ли?

Я обернулась на голос Терёхина. Он стоял, прислонившись к дверному косяку — явно приложившись к чему-то другому, что в полутьме я не могла разобрать.

— Подружка твоя все же в машине решила заночевать?

Я кивнула и сделала шаг в гостиную. Ну не идти же к лестнице и на второй этаж, когда туда ещё не пошел хозяин.

— Ох, идиотка… Дядя Серёж, иди спать. Мы тут по-взрослому еще посидим. Да, Александра? Не ты, дура… Ты спать иди, — оттолкнул он ногой боксёриху. — Давай, проваливай… Творога все равно не будет. Бусь, ну отстань ты, чудовище… Я Александру десять лет не видел, а ты каждый день у меня под ногами путаешься… Нет, не уйдет, — Валера наконец поднял глаза от собаки на меня. — Ревнивая скотина… Вот никто ей не нужен, кроме меня. Не кормлю, не гуляю, а все равно лезет…

— Вот поэтому и лезет. Внимания просит.

Улыбка сползла с его лица — я это увидела даже в полумраке.

— Ты эти разговорчики оставь, Александра. Меня сегодня люди в форме повоспитывали. Мне хватит на неделю, не меньше. Лучше говори, что пить будешь. Что у меня, наверное, не станешь?

Он протянул мне стакан — на меня пахнуло чем-то… Ну да…

— Лапсанг сушонг! — выдала я, убирая нос из стакана, так и не пригубив.

Черт, он же не ждал, надеюсь, что я буду пить после него? Или он еще не приложился? Не понять. От него я все-таки дальше, чем от стакана.

— Чего?

— Чай копченый, — усмехнулась я в голос, чувствуя непонятную неловкость.

Пятый час. Темно. У дверей притушена единственная люстра. Самое время для…

— Виски копченый. Скотч. Лагавулин шестнадцатилетний. Будешь, нет? Или слишком вонючий?

Он снова ткнул в мои пальцы стаканом, пришлось взять. Наверное, еще не пил из него.

— Я когда-то очень любила копченый чай, но перепила его. А виски не пробовала.

— Пробуй. Но не влюбляйся. Сорок три градуса. И без льда. Я пью его, чтобы на второй стакан не потянуло.

Я сделала глоток. Маленький. Гадость… Но виду не подам.

— На второй не потянет, ты прав. Но первый, наверное, действует так, как надо.

— А как тебе надо?

Он продолжал опираться на косяк. Так и не отошел от него.