Сказка Гоцци - [23]

— Кому нужна нога с водой в колене? — спросил он.

— Тогда…

— Оставь твое тело в покое! А заодно и мою рубаху. Ты гладишь ее четвертый раз. Она стала желтой. Выше голову, Кира! У нас впереди — неделя! Это гигантский срок! Мы за неделю взяли Берлин. За неделю мне дали десятку и послали на Колыму. Помпеи погибли за день. Нас ограбили за час! Это огромный срок — неделя!

— Если б у тебя еще была богатая родня, — вздохнула Кира.

— Хохомэ, — встрепенулся Павел, — кто видел деньги от богатой родни?! У меня в детстве было две тетки — бедная и богатая. Так у богатой я себя чувствовал бедным, а у бедной — богатым. Хохомэ! Дело не в том, что моя родня бедна, дело в том, что она укатила в Израиль.

— Если б у них в Израиле были доллары, — сказала Кира, — то у нас бы были рубли.

— Мне достаточно, что они счастливы! — сказал Павел.

— Счастье, — вздохнула Кира. — Деньги еще можно переплавить в счастье. Но счастье в деньги?…

Если первую ночь они думали, зачем его вызывают, то вторую — где взять деньги…

Стояли белые ночи в Ленинграде, когда пахнет сиренью и скорым счастьем. Когда сквозь белую дымку видишь мир прекрасным и добрым. И знаешь, что за всем этим что-то стоит, и что речной трамвай плывет в бесконечность. И что нету конца. В летнюю ночь чувствуешь, что нету конца.

— Тебе не кажется, что в молодости белые ночи светлее? — спросил Павел.

— Это все, до чего ты додумался? — спросила Кира. — И потом, я еще молода. И белая ночь светлее, чем прежде. Мы уедем, Павлик.

— В белые ночи ты всегда полна грез, — ответил он…

— У кого можно одолжить?! — спросил Павел. — Друзья наши умерли, другие уехали… Мне бы так не хотелось здесь умирать…

Кира поставила утюг и выдернула шнур из сети.

— Мы уедем, Павлик, — сказала она, — мы уедем, потому что у нас есть Шурик.

Шурик был богатым родственником Киры.

— Я не помню, — всегда говорила она, — то ли племянник, то ли зять…

— Какой зять? У нас разве есть дочь?

— Значит, племянник. Неважно. Важно, что у него миллион.

Все знали, что Шурик — подпольный миллионер. Он что-то делал с женскими кофтами — перекрашивал и пришивал ярлык «Кристиан Диор». Весь Невский ходил в его «Диоре».

— Я этому типу звонить не буду! — предупредил Павел.

— Почему? Что за принцип?! Мы ему пообещаем израильскую шерсть — и он нам одолжит эти гроши. Для него это гроши! Ты знаешь, сколько в Израиле баранов?! Шерсть там ничего не стоит.

— Даже при низкой цене на шерсть я этому жулику звонить не буду! Когда я сидел, он тебе предложил хоть одну копейку?!

— Павлик, опомнись, он тогда сидел сам. Как и ты!

— Прошу нас не сравнивать, — рявкнул Павел, — надо различать — за что! Я сидел за идеалы, а он за кофты!

— Ты еще не заметил, что кофты важнее идеалов? — спросила она. — У кого на Невском твои идеалы, и на всех — его кофты!

— Пусть он сгорит, твой зять, вместе с деньгами! — кричал Павел.

— У нас никогда не было дочери, — отвечала она, — это племянник.

— Пусть хоть деверь!

— Я кузен! — на пороге стоял Шурик. На нем не было лица.

— Что случилось? — испугалась Кира.

— Почему Павел дома? — спросил Шурик.

— А где я должен быть, шалопай?!

— В тюрьме, — ответил Шурик.

— Чего это вдруг?!

— Потому что меня сажают, — объяснил Шурик, — а нас всегда сажали вместе. Тебя на неделю раньше.

Павел посмотрел на Киру.

— Твой родственник прав, — сказал он, — меня посадят! Хотя у меня уже давно нет никаких идеалов.

— У меня тоже никаких кофт! — сказал Шурик. — Сейчас сажают ни за что! Сейчас сажают уже за то, что вы не даете взятку судье!.. Дикие времена! — кричал он. — Но, слава Богу, есть еще порядочные люди, на которых держится мир! Если до пяти я принесу башли — я спасен! Дайте мне 15 тысяч, дайте, вы же все равно уезжаете в Израиль.

В кухне повисла пауза.

— Шурик, — наконец, сказал Павел, — мы уедем в Израиль, если 15 тысяч дашь нам ты.

— Понятно, — кивнул Шурик, — нам надо искать тридцать!

— Пардон! — остановил Павел. — Никаких совместных поисков. Между нами нет ничего общего — я еду на Святую Землю!

— А куда я? — спросил Шурик — Или ты считаешь, что Колыма менее святая?! Там было больше евреев, чем во всем Израиле!

— Что будет, что будет? — запричитала Кира.

— Не надо волноваться, кузина, — успокоил Шурик, — я побегу — возможно, я что-либо найду. Но давайте на всякий случай попрощаемся, — он начал лобызать Киру с Павликом, — если не приду провожать — вы знаете, где меня искать…

Он вылетел пулей, его шарф, действительно от «Диора», развевался на ветру.

— Я не верю ни одному его слову, — бросил Павел, — он просто хотел нас обчистить перед отъездом и заодно не придти провожать! И у этого человека мы хотели попросить об услуге?! С такими просьбами надо обращаться к порядочным людям, к высоко моральным. — И он пошел звонить Колюне.

Колюня был международный вор на пенсии. Они когда-то вместе сидели в одной камере, и Павел обучал Колюню философии. В тюрьме Колюня без философии не мог. Когда его долго не сажали — он скучал по Сократу. Павел преподавал ему Гегеля.

Колюня прибыл на такси.

— Павлуша, ты не оплатишь? — поинтересовался он.

Павел понял, что дело плохо. Тем не менее, он изложил проблему. Колюня сидел задумчивый и ел ложкой кирино повидло.