Сказитель из Марракеша - [75]

Позади слышался топот наших преследователей.

Мы мчались как ветер. Кто-то кричал, мы не сбавили скорость. Кажется, я никогда в жизни так не бегал. Мы миновали лавки со снедью и напитками, «Кафе де Франс», мечеть Квессабен и оказались в лабиринте переулков, ведущих к торговым рядам.

Тут Мустафа сделал извиняющийся жест, помолчал и спросил, помню ли я игру, в которую мы играли по настоянию отца, когда ездили с ним на Джемаа.

— Ту самую, — пояснил он, — в которой надо представить себя глазом-скитальцем, что гуляет по площади отдельно от тела. И вот что тебе скажу: никогда я не был так благодарен отцу за эти упражнения в ориентировании на Джемаа и в ее окрестностях, как в ту ночь. Я точно знал, куда идти, как не заблудиться во тьме.

Я вел чужестранцев к лавке моего друга, башмачника Керима. В лавке имеется потайная комната. Керим, видишь ли, частенько копирует последние модели миланских и парижских дизайнеров и в этой комнате выставляет их на продажу. Я знал, где он держит ключи — под неплотно пригнанным кирпичом. Вот в этой-то лавке мы через несколько минут и оказались. Я запер дверь, мы стояли в темноте, тяжело дыша, прислушиваясь к звукам погони, которые эхом гуляли по переулкам, то приближались, то отдалялись.

— Что им от нас нужно? — испуганно прошептала женщина.

— Ты им нужна, — прямо сказал я и почувствовал, как мужчина шагнул к ней, словно соглашаясь с моим мнением.

— Он прав, — произнес чужестранец. — Это ясней ясного.

И взял ее лицо в ладони, и я услышал звуки поцелуев.

Затем мужчина обратился ко мне:

— Что нам делать? Тут побыть? Когда, как вы думаете, можно будет спокойно вернуться в гостиницу? Или нет, я неправильно сформулировал мысль — можно ли нам вообще возвращаться в гостиницу?

— Честно говоря, не знаю, — отвечал я. — Вы привлекли внимание очень опасных людей. Несомненно, решительных и вдобавок состоятельных. Головорезы этого толка не задумаются похитить человека даже в таком людном месте, как Джемаа, и уж точно за ними кто-то стоит. Слишком много средств задействовано — похоже, мерзавцы действуют по определенному плану. Вот я и думаю, что лучше вам здесь переждать. Что касается гостиницы, я бы не возвращался хотя бы до рассвета. Может, к тому времени вас бросят искать. Вы пока побудьте здесь, отдышитесь, а я сбегаю принесу джеллабы для маскировки.

Я буквально почувствовал их изумленные взгляды.

— К чему маскироваться? — спросил мужчина.

— Иначе вы рискуете потерять жену. Новости в медине распространяются быстро — вряд ли ваши преследователи заставят себя ждать.

Женщина в темноте потянулась к мужу и задела пальцами мой рукав. От ее близости сердце так и запрыгало. Я прижался лбом к двери, стараясь не выдать своих чувств. О как я желал, чтобы ее гибкое тело подалось ко мне, пусть и невольно! Она, вероятно, почувствовала, как я борюсь с собой, потому что бочком отошла в самый темный угол. Я услышал тихий выдох и звук, какой бывает, когда опускаются на колени.

Естественно, муж тотчас бросился к ней, и они снова стали целоваться, смачно, как принято на Западе.

В комнате было холодно. В сердце было холодно. Я отвернулся; я запретил себе смотреть на них. Боли я не чувствовал; казалось, мне позволено одним глазком взглянуть на блаженство, для меня навеки заказанное. Боже, думал я, как непостижима жизнь, совершенно непостижима! Эта женщина — моя вечная возлюбленная, я мог бы назвать ее своей, но это не суждено. Я мог бы быть как ее муж, или нет, лучше — я мог бы быть ее мужем, но судьба распорядилась иначе. Вот я с ней в одной комнате, а она другому язык посасывает. Что за абсурд; что за бессмыслица.

В довершение всех бед, драка и бегство не прошли даром — стало ныть колено. Помнишь, у меня был перелом, когда я с обрыва спрыгнул? Прислонившись к двери, я сгибал и разгибал колено и свыкался с неумолимой реальностью: мне никогда не завоевать эту женщину. То была тяжелая мысль. Я смотрел на чужестранцев, и вдруг одиночество открылось мне с новой стороны. Я словно сделался невидимкой. Возник порыв немедленно исчезнуть, оставить их на произвол судьбы. Но я не последовал этому порыву; я взялся обеспечить чужестранцам безопасность, и моя честь требовала соответствующего поведения.

Даже погруженный в эти мрачные мысли, я слышал нежности, что женщина лепетала своему мужу. Понимая, что им нужно побыть наедине, я отошел от двери с намерением обеспечить это уединение.

— Я сейчас сбегаю за джеллабами. Мигом обернусь. Тогда и определяйтесь относительно дальнейших действий.

Мужчина шагнул ко мне и с жаром пожал руку.

— Мы ведь вас еще толком не поблагодарили.

— Рано благодарить. Опасность никуда не делась. Иншалла, ночь скоро кончится, и вы сможете спокойно выбраться отсюда. А пока будем надеяться на лучшее.

— Иншалла, — отвечал бородач, и женщина из своего уголка эхом повторила слова благодарности. Я вскинул руку в знак дружбы, отомкнул замок, огляделся, не караулят ли головорезы. Выскользнул в переулок и запер за собой дверь. Пробираясь темным лабиринтом медины, я и не догадывался, что больше не увижу чужестранцев.

Гравировка

Мустафа замолчал. У меня занялся дух — словно темное пламя опалило глаза моего брата. Лицо его исказила судорога, и Мустафа с усилием придал чертам обычное выражение. Быстро проведя ладонью по лбу, он вдруг поднялся и стал мерить шагами узкое пространство между табуретом и стеной. Взгляд, ни на чем не задерживаясь, скользил по низкой тесной комнате. Через несколько минут Мустафа замер и уставился на меня с внимательностью, от которой сделалось не по себе. Его темные глаза мерцали. Я думал, он сейчас сядет на место, но брат только прошептал: