Сказания вьетнамских гор - [34]

— О старшие братья, Дам Зи и Син Мын! Где вы? Спешите ко мне! Лианы рубите скорее!

Дам Зи отвечал:

— Мы здесь, мы к тебе поспешаем, о Син Мэнга.

Дам Зи и Син Мын с ножами пришли, принесли резаки, за ними шли люди селенья. Дам Зи хватил резаком по лиане — на стволе даже трещины не осталось, только искры посыпались от удара. Опять он размахнулся — полыхнуло алое пламя, на трех холмах сгорела трава, а лиана как была цела, так и осталась. Между тем Син Мэнга не сидел без дела: он для красавицы Хэбиа Сун украшал прялку узорами и резьбою. Трудился, а сам поглядывал на старших братьев, которые у лиан суетились, ножами размахивали.

И говорит Дам Зи:

— О младший брат Син Мэнга! Не разрубить нам эти лианы. Хоть убей нас — не можем!

И сказал в ответ Син Мэнга:

— Эй, рабы, эй, люди селенья! Неужто вы все так немощны? Тогда и впрямь лучше вам умереть. Я лианы для вас свалил наземь, а вы разрубить их и то не можете.

Сказал так Син Мэнга, шагнул к лиане — в руке у него огромный резак блеснул — и рассек ее всю от вершины до корневища, а листья и ветки, которые на стволе торчали, срезал, бросил подальше.

Попадали те листья и ветки на горы и на холмы — и все вокруг загрохотало. Всю лиану юноша рассек от вершины до корневища, да так быстро он с делом справился, что никто и глазом не успел моргнуть. Расщепил он ее без труда, как молодой побег сахарного тростника, хоть и была она, словно скала, крепкой.

Вскричали тут люди:

— О, Небо! До чего же силен, до чего могуч Син Мэнга!

И сказал Син Мэнга старшему брату:

— Послушай-ка, Дам Зи, я изрубил лиану, а теперь надобно щепы связать — на плечах их понесем.

Принялись Дам Зи с Син Мыном щепы в охапки вязать. Снизу завяжут — сверху развязывается. Сверху завяжут — снизу развязывается. Так и не сумели ни одной вязанки сделать. Видит Син Мэнга, что старшим братьям и с этим делом не справиться, сам все щепы связал, вскинул их на плечи и к хижинам зашагал. Пришел, бросил вязанки на землю — закачались холмы и горы. В одну сторону наклонились, потом в другую и опять на место встали.

Люди поели рису, воды напились, оседлали слонов и погрузили на них тростник и лианы. Син Мэнга взобрался на слона и сказал:

— О, старшие братья, и вы, люди селенья! Пора домой возвращаться.

Вслед за младшим братом молвил Дам Зи:

— Да, пора возвращаться. Пока мы в джунглях ходим, заждались нас старая матушка и немощный батюшка.

И двинулся караван в обратный путь. Впереди шли слоны, за слонами сто человек шагало, не сто — тысяча поспешала. Когда прошли половину пути, Син Мына жажда одолела:

— О Дам Зи, — обратился он к старшему брату. — Мне бы воды попить. А то ехать дальше не могу — жажда одолела.

Дам Зи отвечал:

— Спустись к ручью, посмотри, не пересох ли он.

— Так я и сделаю, — молвил Син Мын.

Караван остановился, и Син Мын пошел искать воду. В правой руке он держал меч, в левой — стальной кхиен. Долго шел он, перешел через десять пересохших ручьев, прошел три ущелья — нигде нет воды. Добрался он до леса в горах, где птицы кэток и таовао оглашают громким криком небо и землю, вскарабкался на вершину высокой горы и, наконец, увидел поле, приметил сторожку и услыхал пенье: то девушка песней отгоняла птиц.

Думает Син Мын:

«Чье это поле? Оно невелико, да и не мало. Рис наполовину созрел. Куда ни глянешь — везде тыквы и бобы. Возле шафранного дерева шестнадцать грядок разбито; бананов целая роща, сахарный тростник золотом отливает, словно бамбук в горах. Как бы мне дознаться, чье это поле?»

Все слышнее пенье девушки, которая сторожит поле и птиц отгоняет. Поет она ту песню, которую парни и девушки распевают, стоя друг против дружки: парень спросит, девушка ответит, потом девушка спросит, парень ответит. Голос у девушки звонкий, звонче ручья, который бежит по ущелью.

Подошел Син Мын к самому полю и видит: с вершины горы серебристый ручей вниз устремился, И опять думает Син Мын:

«Чье же это такое красивое, такое обильное поле? По берегам ручья громоздятся высокие скалы. Огромные деревья отбрасывают на землю свою прохладную тень. В прозрачных водах рыбы резвятся, угри извиваются. Это поле и впрямь прекрасно, жаль только, что хозяин не вышел меня приветить».

Склонился Син Мын к ручью, чтоб напиться, смотрит — вся вода черным-черна от помета, плывет помет по ручью, и конца ему не видно.

«Такой хороший ручей, а весь в помете. Видно, здешний хозяин совсем не гоняет птиц. Придется в сторожку войти и попросить у хозяина напиться».

Ступил Син Мын на поле, но зацепился за веревки, они были к колотушкам привязаны, к тем колотушкам, которыми птиц отгоняют; громче зазвенела песня, которую пела девушка.

Кыш! Кыш! Птица кэчао,

Ты летаешь высоко в небо!

Кыш! Кыш! Птица кэтиа,

Ты летаешь низко над землей!

Рис этот мать посадила,

А поле отец под посев приготовил.

Рис мой не клюйте, поле не разоряйте.

В джунгли летите, спелых плодов там не счесть!

Молвил Син Мын:

— Первый раз за весь год я к тебе пришел, о девушка. Единый раз за все лето тебя навестил. Жаль мне тебя, неужто ты одна коротаешь свои дни в этом безлюдном краю?

Сказал так Син Мын и пошел к хижине, что стояла среди поля. Девушка приметила богатыря. А в этот час у нее в сторожке сидел юный Прон Мын.