Сказание о верном друге. Тайна седого тугая - [45]
Голодная молчаливая толпа плотным кольцом окружила вождя и мясо. Охотники и матери отгоняли малышей от съестного жестокими шлепками.
Наконец Большой Орел открыл глаза, обвел собравшихся взглядом и кивнул Уруне. Старой Уруне доверил вождь разделить добычу.
О, как все следили за ее руками! Даже охотники, которые разбирали завал в пещеру предков, оставили на время свою работу.
Люди поедали свою долю тут же, смачно разрывая зубами душистую пищу и громко хрустя костями.
БОЛЬШОЙ КОСТЕР
Великое таинство совершалось в центре круга. Никому нельзя видеть, как рождается огонь. Потому-то люди спинами повернулись к мальчику в середине людского кольца. Этот мальчишка, не названный даже охотником, познал тайную мудрость предков. Жрец Черный Ворон, вождь Большой Орел не знают, а он знает. Возможно ли?!
Затаив дыхание, слушают люди тихое жужжание за спиной.
Что может сделать мальчишка без помощи дивов, без жреческого наговора, без жертвоприношения?
Так решили охотники, так велел вождь: пусть возгорится чистый Огонь предков, Огонь Мудрого Ауна, чтобы стало возможно погубить старый Огонь, с помощью которого Черный Ворон обманывал соплеменников, приносил зло людям таж…
— Он родился! — послышался ликующий голос Лана.
Все обернулись, кто с выражением испуга на лице, кто — радости.
Крохотным светлячком в серой глубине кучки мелкого хвороста светился огонек. Был он так мал и беспомощен! Никакого тепла, никакого света от него. Но вот тоненькая змейка превратилась в сизый столб дыма, затрещали весело хворостинки, и светлячок стал мышкой, потом зайчонком. И вот уже рыжим лисьим хвостом полыхнул он по крупным сухим сучьям, бросил в темное небо сноп искр и обдал собравшихся живым жаром.
Счастье горело в глазах Лана, счастье и надежда отражались в глазах и лицах изможденных людей.
— Чистый Огонь родился! — выдохнула Уруна. Далекое детство напомнил ей этот огонь. Она, старая, уже переживала когда-то рождение огня.
Люди тянулись к новому огню, радовались ему, как могучему талисману от грядущих невзгод.
В это время грозный рык долетел от ручья, и отблески счастья на лицах сменились страхом.
Толкаясь, женщины и дети полезли в пещеру. Охотники схватились за луки и копья. Многие с надеждой обернулись к лежанке вождя, но он снова лежал с закрытыми глазами.
Тигр стоял на пригорке. Он не глядел в сторону людей, будто не замечал, не слышал их робких, нестройных криков. Длинный хвост со сдержанной силой уверенного превосходства хлестал по полосатым бокам и спине.
Лану вдруг стало жарко и весело. Он понял: охотники боятся выказать страх перед зверем — ведь тогда он нападет на них; боятся показать свой страх женщинам — ведь тогда кто-нибудь может смертельно оскорбить их, назвав детским именем… Он вспомнил, как победил медведя с помощью огня, как перед огнем позорно отступил громадный волк…
С радостной поспешностью выхватил мальчик из костра несколько горящих головешек и смело выступил вперед, навстречу кровожадному зверю, властелину долины, и крикнул громко, так громко, чтобы слышали все:
— Я слышу чей-то писк. Кто это там? Подойди поближе, здесь светло и жарко.
Лан поднял пылающие головешки над головой.
Охотники затаили дыхание, удивленные и заинтересованные словами Лана.
В грозном реве зверь раскрыл свою пасть. Тускло блеснули его ужасные изогнутые клыки.
— А, это блеет барашек, потерявший в горах свою мать? Бедный детеныш! — продолжал Лан насмешливо. Казалось, он ничего не боялся. На самом же деле при виде клыков тигра, больше похожих на его нож-резец, чем на зубы, внутри у Лана все похолодело.
Сзади кто-то из охотников неуверенно хохотнул.
Лан швырнул в тигра головню, и она упала в траву в нескольких шагах от зверя.
Тот не сдвинулся с места, но взревел так, что дети, высунувшиеся из пещеры, попрятались вновь.
— Не надо сердить могучего зверя, — сказал один из охотников, — может быть, он уйдет.
— Конечно, уйдет, мы его попросим.
Теперь сзади засмеялись смелее.
Хвост тигра резче стал хлестать по бокам — ему не понравилась выходка маленького дерзкого человека.
— О, это хрюкает полосатый кабанчик! — И Лан швырнул вторую головню так удачно, что она подкатилась к передним лапам зверя.
Тот фыркнул, словно напуганный камышовый кот, и поспешно отскочил.
Охотники захохотали.
— Нет! Теперь я вижу ясно: это грязный облезлый шакал. Он пришел поживиться объедками. На, получай…
И Лан одну за другой швырнул две большие головни. Сноп искр вздыбился там, где они упали в траву.
Этого тигр не выдержал. Глухо рыча и фыркая, он отступил подальше.
— Убирайся, — напутствовал его мальчишка, — нам не нужна твоя паленая шкура.
Взрослые подхватили игру, затеянную Ланом:
— Глядите, это же заяц, вон он скачет и трясет ушами от страха…
— Ха-ха-ха-ха!
— Ой-йо-хо-хо!
— Погоди, куда же ты, мышонок?..
— Ха-ха-ха! Го-го-го! Хо-хо-хо!
К хохоту мужчин присоединились женщины и дети.
Некоторые хватались за животы и валились на землю, чтобы показать, как им смешно. И уж конечно, каждому охотнику казалось, будто не он боялся тигра, а кто-то другой, может быть, сосед.
Всем было весело. Смех приносил облегчение, возвращал людям утраченную уверенность.
