Сказание о суворовцах - [27]

Идя из школы, он наломал у заброшенной старой хаты ветки распустившейся сирени. Для матери. Необыкновенно щедро цвела сирень в 1941 году. Листьев не видно — всё в голубовато-синих цветках.

Матери дома не оказалось. Она работала на прополке свёклы километров в десяти от села. Пётр сел на велосипед, которым был премирован за хорошую работу на тракторе его отец, поехал в поле. Не терпелось порадовать мать, что он закончил девять классов «круглым» отличником. Приехал, а радость свою высказать постеснялся: рядом были люди. Только и сказал:

— Нас распустили на каникулы. Буду помогать…

— За это спасибо, — ответила мать. — Может быть, на брюки себе заработаешь. Вон сколько латок, а ты теперь в десятый пойдёшь.

В юности Пётр Вольнов любил работать и ночевать в поле. Вечером у костра распевали песни, а на рассвете он бежал к реке. Вода ранним утром тёплая, заплыть на середину реки и окунуться с головой — одно удовольствие. И всё это прекрасное, радостное, милое внезапно оборвалось. Началась война.

Всё испытать пришлось: и голод, и нужду, и смерть отца на войне. А потом и сам ушёл на фронт.

Генерал долго стоял у окна. Но воспоминания о юности не сняли тяжесть с сердца. Верно ли принял он решение оставить в училище Илью Зубова? И начальник учебного отдела полковник Марков высказался за то, чтобы дать Зубову ещё срок на исправление. Правда, подполковник Палов бросил реплику: «У меня рота суворовцев, а не штрафной батальон».

Были во время войны такие батальоны, куда направляли осуждённых за преступления солдат для искупления своей вины в бою. Но и Палова понять можно. Ни в одной роте нет такого суворовца, как Зубов. За один учебный год он устроил драку, оскорбил девушку, самовольно ушёл из училища, курит. «Зубов не малолетний ребёнок, — говорил командир роты. — Он всё понимает, но не хочет быть таким, как его товарищи. Что скажут нам в военном училище, когда мы направим Зубова на учёбу?»

Генералу понравилось, как говорил на совещании воспитатель капитан Лейко: «Зубова нужно не воспитывать, а перевоспитывать. Он пришёл к нам с моральными пороками, приобретёнными дома с детства. Знала мать, что сын курил? Знала. Давали ему дома спиртные напитки? Давали. Он не отрицает. Видите ли, по праздникам… А выходка с метлой? С дневником Саши Суворова? А кража значка? Всё это не ошибки и не шалости. Нам нужно не противопоставлять ему коллектив, а всем, и больше всего суворовцам, воспитывать его — это полезно для будущих офицеров».

Преподаватели отмечали способности Зубова, но все говорили, что он ленив. А лень — серьёзный, однако исправимый порок.

Садков выступал последним. «Офицеру Родина доверяет солдат, — сказал он, — вручает сложную боевую технику, доверяет государственную границу, охрану неба и морей, он защитник своего отечества. Кто из нас доверит это Зубову? Если он в ближайшее время не убедит меня в этом, я проголосую за отчисление».

Размышления генерала Вольнова прервал телефонный звонок. Докладывал дежурный по училищу:

— Товарищ генерал, к вам просится мать суворовца Зубова.

— Проводите её ко мне, — приказал генерал.

Пётр Фёдорович тут же позвонил полковнику Садкову:

— Александр Акимович, пришла мать Ильи Зубова. Может быть, вы зайдёте ко мне?

— Иду, — коротко ответил полковник.

— Александр Акимович, а почему вы не ушли домой?

— Да вот, сижу с подполковником Паловым — всё дискуссируем, — ответил Садков.

— Зайдите оба ко мне.

В кабинет вошла женщина лет сорока, уставшая на вид и просто одетая.

— Извините, товарищ генерал. Я не смогла прийти раньше.

— Вы, конечно, знаете, — спросил генерал, — что решается вопрос об отчислении Ильи из училища за недисциплинированность и слабую успеваемость?

— Да, товарищ генерал, всё знаю. Мы уже с подполковником Паловым говорили на днях об Илюше. Что ему не хватает? Был бы отец… Но я благодарна вам, что дали ему возможность закончить девять классов и не отчислили раньше. А пришла я с просьбой: помогите мне устроить Илью в профтехучилище. Характеристика нужна.

— Я думаю, — сказал полковник Садков, — мы не будем обманывать свою совесть, хороший отзыв мы не дадим. Пусть Илья получит у нас среднее образование. И не просто учится, а исправляется — докажет, что он может быть и студентом, и учащимся ПТУ, и солдатом. Ведь его обязательно призовут служить в Вооружённых Силах. Вот тогда можно будет дать хорошую характеристику.

— А если он за последний год докажет, что достоин быть офицером, мы направим его в военное училище, — дополнил генерал. — Скажите ему своё материнское слово.

Наступило молчание, но генерал заметил, как оживилось лицо Зубовой.

— Спасибо вам, товарищи, — сказала она с дрожью в голосе. — Большое спасибо. Он и сам переживает. Всю душу мне вывернул. Мы с мужем слишком рано захотели увидеть в нём взрослого человека. Много дозволяли, не были строги. Простите меня за проступки сына…

— Я настаивал на отчислении Ильи, — прервал раскаяния Зубовой подполковник Палов. — Но не мне предоставлено право решать этот вопрос. Хочу просить командование разрешить мне строго предупредить Илью Зубова, что он остаётся при условии коренного изменения своего отношения к учёбе и дисциплине…