Сказание о Луноходе - [4]
Раньше никто не обращал внимания на выражение «молчание – золото», а теперь его повторяют повсюду. Мы счастливы, что родились и живем в одно время с Ним!
Однажды при вручении награды передовик, с навернувшимися от счастья слезами, отважился назвать Его учителем, но Он запротестовал:
– Какой же Я учитель? Я всего-навсего подмечаю, что творится вокруг, а потом рассказываю людям. Не больше и не меньше. А если мои слова идут на пользу – тем лучше! Я всегда радуюсь, когда помогаю, просто веду.
– Вожатый! – выкрикнул передовик и показал на Вожатого.
Вожатый заулыбался и приложил палец к губам:
– Т-с-с-с! Тишина!
5
Как-то в больницу с расстройством психики попал опытный дипломат. Его привезли с приема в иностранном посольстве. Как выяснили врачи, на прием набилось битком народа, поголовно иностранцы, наших было – по пальцам сосчитать, и все исключительно по служебной необходимости. Одни подавали напитки и разносили закуски, другие их готовили, третьи мыли посуду, а самые ответственные, рассевшись в разных местах, слушали. Что там творилось! Вертеп, ужимки, хихиканья! Но самое страшное – все говорили одновременно! Сегодня это любимое занятие иностранцев – тараторить не умолкая.
– Не мог я эту трескотню выдержать! – всхлипывал седой дипломат. – Не мог! В голове точно помутилось! Гоголь-моголь какой-то! Говорили, говорили, говорили! Ничего не запомнишь, ни слова не разберешь! – хватаясь за сердце, жаловался он. – А мне отчет сдавать! Потом со всех сторон грянула музыка, приглашенные пытались друг друга перекричать! От этого гудежа я чуть не подох!
После принятия лекарств, в тишине палаты дипломат немного успокоился, а под утро крепко захрапел.
– Нельзя шуметь! Молчание золото! – повторяет Вожатый.
В недалеком будущем, когда на земле воцарится тишина, любые слова обретут священный смысл: и слово Вожатого, и слово министра, и слово начальника, матери, возлюбленной, товарища по работе. Слово станет осмысленным и одушевленным. Только тогда мы научимся по-настоящему понимать друг друга, только тогда раскроется значение каждой буквы, заложенное в алфавит природой. Меньше разговоров, больше дела!
Сегодня каждый может написать Ему письмо и непременно получит ответ на золоченой, приятно пахнущей бумаге.
Такую переписку обязательно публиковали и распространяли по предприятиям, с тем чтобы в перерыв трудящиеся могли поделиться полюбившимися местами, читая по очереди.
6
– Шо, Сережа, расскажешь? Как твой космос?
Министр хотел встать.
– Сиди, сиди! – Вожатый замахал, утопая в слишком мягком, слишком резном кресле.
– Ракеты строим, спутники, и станция у нас самая большая межпланетная, – с одышкой начал Министр. – С двадцатью космонавтами по космосу летает.
Под Его пристальным взглядом голос срывался, фальшивил. Министр вдруг понял, какое у него глупое выражение лица.
– Что-то ты грустный, Сережа? – заметил Вожатый. – Устал?
Министр побледнел.
– Не устал…
– А что не докладуешь как положено, жизнь не радует?! Где огонек? – Вожатый встал и подошел совсем близко. – Огонька в тебе нет, Сережа! А мне надо, чтоб все пылало, все! Чтобы – ух! А ты… – и Он вернулся в свое массивное гобеленовое кресло.
– Наверное, думал всю ночь, что мне рассказать?
– Думал, – признался Министр.
– Ну так рассказывай, радуй! Или ничего не придумал? – нахмурился Вожатый и, отхлебнув чай, позвонил в золотой колокольчик.
Звон был мелодичный, точно медовый, у этого золотого, инкрустированного бирюзой колокольчика. Казалось, колокольчик и ласково звонил, и настойчиво требовал: «Сюда! Сюда!»
На звон появилась Наташа.
– Остыл чаек, Наталочка! Замени, пожалуйста, и мне, и Сергею Тимофеевичу. А ему еще бараночек с собой положи, пусть дома погрызет, он любит!
Наташа улыбнулась и исчезла. Через минуту она вынесла на серебряном подносе два хрустальных стакана, вставленных в подстаканники с благородной кубачинской чернью. Ему она положила пять кусочков сахара и с восхитительной улыбкою размешала, а потом, улыбнувшись сдержанней, чуть обнажив ровные жемчужные зубки, обернулась к Министру.
– Ваш чаек! – слегка присев, устанавливая перед Министром стакан, проговорила Наташа. – А бараночки я вам после передам.
– Люблю, знаешь, чтоб чай обжигал! – отхлебывая, проговорил Вожатый. – Что это за чай, если нельзя обжечься? Я, Сережа, во всем порядок люблю, и в чае, и в космосе, и в людях. Так устроен! – подняв указательный палец, строго заключил Он.
Министр стоял, руки по швам.
– Да ты садись, садись, в ногах правды нет! – велел Вожатый. – Ну, докладывай, что твои обормоты сочинили, что напридумывали? Или старое новыми словами переписали? Они умеют!
Министр обрадовался, что выкинул никудышную справку, и, хлопая себя по карману, извлек листок с рисунком.
– Луноход, – выдавил он. – Машина такая, чтобы по Луне ездить.
– А что, там кого-то подвезти понадобилось? Кто-то заблудился? – взглянув в упор, спросил Вожатый.
– Никого, – сглотнув, ответил Министр.
– Так зачем Луноход?
Министр пожал плечами.
– В голове у тебя, Сережа, Луноход ездит, и мысли твои гоняет, чтобы не застаивались, понял?
Министр оробел.
– Пойди расскажи кому – засмеют! У нас, чтобы людям легче жить стало, транспорт потихоньку на оленей переводим, а ты – Луноход! Может, приснилось тебе это, Сережа, в страшном сне?! – прищурился Вожатый. – А может, внук подсказал? У тебя же внук?
Роман «Царство» рассказывает о времени правления Н.С. Хрущева.Умирает Сталин, начинается умопомрачительная, не знающая передышки, борьба за власть. Одного за другим сбрасывает с Олимпа хитрый и расчетливый Никита Сергеевич Хрущев. Сначала низвергнут и лишен жизни Лаврентий Берия, потом потеснен Георгий Маленков, через два года разоблачена «антипартийная группа» во главе с Молотовым. Лишился постов и званий героический маршал Жуков, отстранен от работы премьер Булганин.Что же будет дальше, кому достанется трон? Ему, Хрущеву.
Роман «Царство» рассказывает о времени правления Н.С. Хрущева.Умирает Сталин, начинается умопомрачительная, не знающая передышки, борьба за власть. Одного за другим сбрасывает с Олимпа хитрый и расчетливый Никита Сергеевич Хрущев. Сначала низвергнут и лишен жизни Лаврентий Берия, потом потеснен Георгий Маленков, через два года разоблачена «антипартийная группа» во главе с Молотовым. Лишился постов и званий героический маршал Жуков, отстранен от работы премьер Булганин.Что же будет дальше, кому достанется трон? Ему, Хрущеву.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.