Сказание о граде Ново-Китеже - [89]

- Стрельчихи убитых мужей отпевают, - сказал тихо мичман.

На ступенях посадничьего крыльца сидел чахар с автоматом, зевал, свирепо чесался под халатом и не спускал глаз с собора.

- Такой никого не пропустит, - покачал головой капитан. - Такой по любой живой душе из автомата чесанет. А вот и второй вылез!

Но второй был не чахар и не русский братчик.

- Остафий Сабур! - удивился Птуха. - И не разорвало его, проклятого, взрывом!

- Живуч, язви его! - нахмурился капитан. - Ловкач!

Стрелецкий голова, не сходя с крыльца, оглядел двор, посмотрел на собор. Лицо его внезапно оживилось, он приложил ладонь ко лбу, вгляделся и заулыбался радостно.

- Нас увидел и улыбается, жлоб! - озлился мичман.

Остафий приложил руку ко рту рупором и крикнул весело:

- Мирские, гость дорогой к вам идет! Вина и хлеба-соли не жалейте. А у вас, поди, корочки нет? И воды ни глоточка? - заржал голова и скрылся за дверью.

- Я догадываюсь, какой это гость будет, - сказал спокойно капитан.

Он сел удобно на подоконник, но сидеть ему не пришлось. Открылась дверь, и на крыльцо вышел Памфил-Бык.

- Вот он, гость незваный! Пойдемте встречать. Они не успели спуститься с хоров, как в дверь крепко, требовательно постучали. Капитан отодвинул засов и открыл дверь.

Братчик шагнул через порог, снял кепку и вытер потный лоб. Виктор заметил, что он очень изменился за эти два дня: лиловые мешки под глазами почернели.

- Жарко, капитан. Вы не находите? - криво улыбнулся братчик.

- Кому как! - ответил Ратных.

А Косаговский недобро пошутил:

- Синяя ферязь вам больше к лицу. В ней вы на опричника были похожи. А теперь вы вылитый заготовитель яиц и сушеных грибов из райпотребсоюза.

Памфил не отвечал, в упор разглядывая капитана и загадочно улыбаясь.

- Вот вы какой! - пробормотал он, дергая нижней губой. - Первый раз по-настоящему вас вижу. Во вторую встречу на улице темно было, а при первой встрече мы оба спешили.

- О какой первой встрече вы говорите? - удивился капитан.

- Моя мета, моя работа, - указал Памфил пальцем на изуродованное ухо капитана.

- Что?.. - отступил Ратных. - Да вы кто?

- Полковник Колдунов! - поклонился Памфил коротким офицерским поклоном. - Штаб-офицер Харбинского конного полка к вашим услугам!

Пахнуло на капитана жаром горящих камышей на озере Самбурин, оглушил грохот бешено скачущих коней и древний боевой клич монголов: «К-ху!.. Ху…у…у!..» Взблеснула его сабля, занесенная для удара, а под саблей - это лицо с закушенной губой, с острым подбородком и пустыми глазами. Никогда, ни к кому не испытывал капитан такой лютой, тяжелой ненависти, как к этому стоявшему перед ним человеку.

- Ваша работа, не отказываюсь, - медленно сказал Ратных и вытянул палец к горлу братчика. - А это вот тоже озеро Самбурин. Это моя работа'

Колдунов схватился за горло, где под высоким воротом рубахи был скрыт безобразный красный и бугристый шрам, притянувший к груди его острый подбородок. Он бешено оскалился, сказал свистящим шепотом:

- Глупо я сделал, что стрелял в тебя на скаку. Саблей бы тебя достать, развалил бы на две половинки!

- Едва ли. Я костистый, - угрюмо усмехнулся Ратных. - Ну и богатый же послужной список у вас, Колдунов. Корнет царской армии, гусарский поручик у Колчака. Гусарскую бескозырку сменили на меховой малахай конно-азиатской дивизии барона Унгерна. Восстанавливали с ним Великую Монголию, былую империю Чингисхана. В монгольской степи «ставили вешки» - пленных красноармейцев и партизан зарывали по горло в землю на съедение волкам.

- Мы сражались за святое дело, за единую, неделимую Россию, за православную веру! - гордо выпрямился Колдунов.

- Сражались вы за единую, неделимую и за православную веру и грабили церкви, монастыри, а заодно мечети и буддийские дацаны. А когда вышибли вас из Монголии, пошли на службу к микадо.

Колдунов сдвинул брови и тяжело усмехнулся:

- Будем изучать мой послужной список или перейдем сразу к делу? Разговор есть. Очень серьезный!

- У нас с вами разговоры всегда очень серьезными бывают. Говорите! - привалился к стене Ратных.

Колдунов бычьим взглядом, исподлобья обвел лица стоявших перед ним людей. Он искал на этих лицах растерянность, страх и не нашел их.

- Я могу поджечь собор и зажарить вас, как рябчиков. А я принес вам жизнь и свободу. Завтра вы будете дома. Я дам вам бензин для полета. Устраивает вас это?

- Вполне, - кивнул головой капитан. - Пора нам домой, загостились мы здесь. Но с вашей стороны будут, конечно, какие-то условия?

- Да. Слушайте мои условия. Колдунов помолчал, глядя прямо перед собой. В глазах его был мутный страх затравленной собаки.

- Минуточку! - выставил капитан ладонь. - Мне почему-то кажется, что разговор у нас будет не для детских ушей. Отойдемте!

Все, кроме Истомы и ребят, ушли в алтарь и закрыли алтарные двери. Колдунов, сдвинув Евангелие и крест, сел на престол; капитан, летчик и мичман стояли, прислонясь к стене.

- Вот мои условия: в самолет сяду не я один, а все мои парни.

- Вариант с вашим индивидуальным полетом отпадает? - весело удивился Косаговский.

- Отпадает, - угрюмо ответил Колдунов.

- Понятно. Не прошел номер! - сказал капитан. - А сколько вы платины берете с собой?