Сказание о Ёсицунэ - [104]

Госпожа, ещё не дослушав, прижала рукав к лицу.

– Сколь это жестоко! – воскликнула она. – Я бросила родной дом, я без оглядки покинула кормилицу, с которой от младенчества не расставалась ни на миг, я последовала за вами в эту глушь – и всё для того, чтобы вот так остаться брошенной? Горе женщине, любящей без взаимности! Неужели вы полагаете, будто, оставшись без вас, я смогу хоть немного прожить в этом мире? Нет, не медлите, прежде убейте меня! Не отдавайте в чужие руки!

Так говоря, она прижималась к нему, и он сказал:

– Никто из нас не умрёт прежде другого. Умрём вместе. Но только не здесь.

В восточном углу домашней молельни приготовил место Судья Ёсицунэ, и туда он увлёк госпожу.

О том, как в Такадати явился Судзуки Сабуро Сигэиэ

Судья Ёсицунэ призвал к себе Судзуки Сабуро Сигэиэ и сказал ему:

– Слышал я, что Камакурский Правитель тебя облагодетельствовал. Зачем тебе надо было являться сюда? Моё дело гиблое, и, право, жаль, что ты в него вмешался.

Судзуки Сигэиэ ответил:

– Камакурский Правитель пожаловал меня поместьем в провинции Кии, это правда. Но ни во сне, ни наяву я ни на миг не забывал о вас. Образ ваш витал у меня перед глазами, и мне нестерпимо хотелось к вам. Наконец я отослал престарелую жену и детей к родичам в Кумано, и теперь у меня больше нет забот в этой жизни! Одно мне в досаду. Должен был я прибыть к вам ещё позавчера, но конь повредил ногу, и пришлось его в дороге беречь, так что добрался я только вчера. Должен был предстать перед вами вчера, а предстаю лишь сегодня утром. Что ж, всё-таки я здесь и готов! Это будет славная битва, о которой только и может мечтать воин! Если бы я не подоспел, для меня было бы всё одно, далеко я от вас или рядом. Узнавши, что вы убиты, ради чего стал бы я продлевать свою жизнь хотя бы на день? Но, умри мы вдали друг от друга, мне пришлось бы одолевать крутизну, ведущую к смерти, много позже, а теперь меня убьют рядом с вами, и вместе с вами я с лёгким сердцем взберусь на эту кручу.

Так говорил он и при этом столь благодушно смеялся, что Судья Ёсицунэ склонил перед ним голову и пролил слёзы.

– Я прибыл сюда в одном лишь простом панцире, – продолжал Судзуки. – Скакал во всю мочь и потому не взял с собой настоящих доспехов. Если можно, пожалуйте мне доспехи. Конечно, убьют легко и без доспехов, однако неловко будет, если станут потом болтать: среди вассалов-де Судьи Ёсицунэ некий воин низкого звания по имени Судзуки Сигэиэ из провинции Кии доспехов не имел…

Судья Ёсицунэ произнёс:

– Доспехов у нас в изобилии. Покойный Хидэхира подарил мне превосходные доспехи, крытые крепкими пластинами.

И он пожаловал Судзуки отменно прочные доспехи с алыми шнурами, из толстой кожи, укреплённой железными бляхами. Что же касается простого панциря, то он достался Камэи Рокуро, младшему брату Судзуки.

Бой у реки Коромогава

Судья Ёсицунэ осведомился:

– Кто ведёт нападение?

– Вассал Хидэхиры по имени Нагасаки во главе пяти сотен всадников, – ответили ему.

– Вот как, – произнёс Ёсицунэ. – Будь это Ясухира, Такахира или Ёрихира, я бы дал им последний бой и пустил одну-другую стрелу. Но натягивать лук ради этого восточного сброда не стоит труда. Лучше уж умереть от своей руки.

Между тем пять сотен всадников во главе с Нагасаки надвигались сплошным валом. Канэфуса и Кисанда, взобравшись наверх, наперебой стреляли из-за подъёмных ставней. Грудью стояли против врага Бэнкэй, Катаока, братья Судзуки, Васиноо, Масиноо, Исэ и Бидзэн, а всего восемь человек. Остальные же одиннадцать, в том числе Хитатибо, ещё утром отлучились помолиться в храм по соседству. Видно, слух о нападении застиг их в пути, они не вернулись и исчезли навсегда.

Бэнкэй был облачён в чёрные доспехи, на блестящих пластинах набедренников у него красовались по три бабочки из золотистого металла. Сжимая за середину древко огромной алебарды, он вдруг вскочил на помост утиита и заревел:

– А ну, отбейте мне меру, друзья! Покажем представление этому восточному сброду! В молодости на горе Хиэй славился я мастерством в песне, в стихе и на флейте. На путях же воинской доблести прославлен я как жестокий монах. Пусть же посмотрит восточная сволочь, как надо плясать!

Братья Судзуки тут же принялись отбивать меру. А Бэнкэй заплясал и запел:

Сколь прекрасна струя!

Звенит струя в водопаде,

И ласково светит солнце.

Что доспехи и шлемы восточных болванов!

Несёт в своих струях их головы

Коромогава-река!

Когда он закончил, все дружно расхохотались. Два полных часа плясал он, и нападающие говорили друг другу:

– Нет других таких людей, как вассалы Судьи Ёсицунэ! На них идут пять сотен, их всего десяток, а они пляшут и хохочут! Как же тогда они умеют биться?

– Пять сотен – это всего лишь пять сотен, а десяток – это целый десяток! – вскричал Бэнкэй. – А хохочем мы оттого, что вы затеяли с нами сражаться. Это же смешно, вы всё равно что зеваки на скачках в праздник сацукиэ у подножья горы Хиэй или горы Касуга. Нацелились в нас стрелами тогария, подступаете, прикрываясь конями, да мы-то вам не мишени! Смех, да и только! Эй, братья Судзуки, покажем этим людям с востока, как надо делать дмо!