Скаредное дело - [36]

И после многих лет послеобеденный сладкий сон бежал от его глаз. В конец измучился со своей тайной добрый боярин. Ольга Степановна стала приставать к нему:

— Свет Петр Васильевич, да поведай ты мне: али горе какое, али черная немощь напала на тебя? Глянь, сокол мой: все-то мы извелись на тебя глядючи. Кажется, все у нас есть: дом-полная чаша, Олюшка растет на радость, да и жених ее отыскался. А ты?..

— Уйди! — угрюмо отмахивался от нее боярин. — Не бабьего ума дело кручина моя, вот что! Такое умственное дело…

— Так ты бы дьяка Егора Егоровича покликал. До всего дошлый человек!

— Ахти! — всплеснул руками боярин. — Ну и что же ты лотошишь такое! Дьяк! У дьяка душа продажная, а тут тайна! И боярин поднял кверху палец, толстый, как добрый сучок.

— Ну, Семена Андреевича. Он друг тебе, брат названный и думать горазд.

Лицо боярина просветлело. Он закивал головой.

— Вот, что дело, то дело! Добрая ты жена, Ольга моя, свет Степановна! Вели-ка, чтобы спосылали кого за Сенюшкой. Кланяется, мол, боярин и по делу просит!

В тот же вечер, распивая черемуховый мед и заедая оладьями, боярин долго беседовал с другом своим Андреевым.

— А главное, теперь и в толк не возьму, жаловался боярин, — как мне вести себя с воеводою. Держать хлеб-соль или откачнуться? Прямить ли ему?

Андреев погладил бороду.

— Нет, Петя, сохраним все в тайности и за всем примечать будем. Словно ты и грамоты не получал; а я уж знаю, как дело повести.

Боярину стало словно легче. После того он не раз делил хлеб-соль с воеводою, и мысли о послании князя отошли у него в сторону.

В те поры добрый был обычай от времени до времени, скуки ради, пиры устраивать, и на тех пирах добрый хозяин дарил гостей, кого чашей, кого блюдом, кого шапкой а гости, опохмеляясь, на другой день слали от себя доброму хозяину подарки отдариваясь. Для корыстных воевод этот обычай обратился в способ брать взятки. Как оскудеет казна воеводская, сейчас он пир устраивал. Созывал на пир гостей, людей торговых, купцов проезжих и дарил их скудно, а на другой лень ждал от них добрых подарков, и плохо было тому, кто не угождал воеводскому оку корыстному.

Созвал гостей и воевода Семен Антонович Шолохов. Для прилики бил челом и боярину Терехову и Андрееву, и многим другим именитым в городе людям, и съехались гости на честной пир со своими холопами.

Огромная горница была установлена столами с местами человек на двести, в голове стола сели воевода, губной староста Андреев и боярин Терехов. Далее сели именитые купцы, еще далее гости именитые, что отчество на «вичь» писаль, а дальше кто где простые гости да посадские из толстосумов.

Воевода захлопал в ладоши и пир начался.

Слуги внесли на огромных блюдах жаренных гусей и индеек, нарезанных на куски.

Воевода встал, низко поклонился гостям и просил откушать.

— Ешь, Ефимович, во здравие, — с усмешкой сказал рыжебородый купец своему соседу, — а завтра расплачиваться будем.

— В этом году третий раз пирую. Грехи наши тяжкие! — вздохнул Ефимович.

Тем временем воевода беседовал со своими соседями.

Недавно вернувшийся из Москвы дворянин Стрижов передавал московские новости, а слуги обносили гостей супами, несли щи, лапшу куриную, несли уху и рассольник, каждому по вкусу.

— Ишь, ведь, — вставил слово свое боярин Терехов, — как вашему другу Тереше повезло: вверх идет!

— Это кто? — спросил Стрижов.

— Да князь Теряев-Распояхин!

На лице Стрижова выразилось почтение.

— Важная особа! — сказал он. — Царь при мне его в окольничьи пожаловал, строится на Москве приказал, всякое отличие ему идет.

Андреев взглянул на воеводу и заметил, как жирное лицо его покраснело. Он ткнул боярина в бок и сказал:

— Да окромя милостей и счастье ему: слышь, сына-то у него скоморохи скрали, а теперь…

— Что? Или еще родился? — тревожно спросил воевода.

— Нет! Сыскал сына-то!

— Врешь! — не своим голосом вскрикнул воевода. Лицо его посинело, жилы на короткой шее вздулись.

— Зачем врать! Пес врет, — ответил Андреев. — Да еще сымал главного татя, Федьку какого-то Беспалого, пытал его, тот с дыбы ему доказывал.

— Меду! — едва слышно прохрипел воевода, быстро отстегивая запонку на ворот рубахи.

Даже гости испугались вида воеводы и повставали с мест, но воевода оправился и махнул рукой.

— Чего повылезли? — сказал он грубо. — Чай, еще и не в полпир! Эй, вы! — торопитесь с медами!

Слуги торопливо забегали, разнося меды, томленные и варенные, малиновый, яблочный, смородинный и прочих ягод.

Началось питье. Воевода, видимо, оправился и торопил гостей пить, покрикивая на них.

— Пей — душа меру знает! — выкрикивал он время от времени.

После питья началась снова еда. Понесли жирный курник, оладьи, варенухи, бараньи почки, одно за другим, все тяжкие блюда, от которых немцу бы давно был карачун.

Наконец слуги убрали все со стола и, поставив перед каждым чашу или стопку, или кубок, начали разносить мед и вина.

Воевода встал и громко сказал:

— Во здравие и долголетие великих государей наших, царя Михаила Федоровича и родителя его, преславного святого патриарха всея России, Филарета Никитича!

После этого он выпил до дна свою чару и опрокинул ее над своей головой.