Скарамуш. Возвращение Скарамуша - [34]

Ужасный Родомонт, смущенный таким обилием похвал, покраснел, как школьница, под серьезным испытующим взглядом Андре-Луи.

– Следующий – Скарамуш, которого вы также уже знаете. Иногда он Скапен, а иногда – Ковиелло,[59] но чаще всего – Скарамуш, и уж поверьте мне, для этой роли он подходит больше всего – я бы даже сказал, слишком подходит. Потому что он Скарамуш не только на сцене, но и в жизни. Он умеет хитро вести интригу и стравливать людей, притом держится с вызывающим нахальством, когда уверен, что ему не отплатят той же монетой. Он – Скарамуш, маленький застрельщик. Но я по натуре своей снисходителен и люблю все человечество.

– Как сказал священник, целуя служанку, – огрызнулся Скарамуш и снова принялся за еду.

– Как видите, он, подобно вам, наделен язвительным юмором, – сказал Панталоне и продолжил: – А вот этот ухмыляющийся мошенник с деревенской физиономией и шишкой на носу – конечно же Пьеро.[60] Кем же еще ему быть?

– Я бы гораздо лучше сыграл Влюбленного,[61] – сказал сельский херувим.

– Заблуждение, свойственное Пьеро, – пренебрежительно заметил Панталоне. – Вот тот грузный насупленный негодяй, состарившийся в грехе, аппетит которого с годами все возрастает, – Полишинель.[62] Как видите, природа создала каждого для той роли, какую он играет. А проворный веснушчатый нахал – Арлекин. Он не похож на вашего, усыпанного блестками, в которого упадок современного театра превратил первенца Момуса,[63] – нет, это настоящий дзани комедии дель арте, оборванный, весь в заплатах, наглый, трусливый и мерзкий буффон.

– Как видите, природа создала каждого из нас для той роли, которую он играет, – передразнил Арлекин главу труппы.

– Внешне, мой друг, только внешне, иначе мы бы так не мучились, обучая красивого Леандра роли Влюбленного. А вот Паскарьель,[64] играющий лекарей, нотариусов, лакеев. Он добродушный, услужливый малый; к тому же прекрасный повар, ибо родился в Италии – стране обжор. И наконец, я сам – отец труппы и Панталоне. Играю, как мне и положено, благородных отцов. Правда, порой я – обманутый муж, а иногда – невежественный, самонадеянный Доктор. Чаще всего я зовусь Панталоне, хотя у меня единственного есть настоящее имя. Это имя – Бине, сударь.

А теперь – наши дамы. Первая по старшинству – Мадам. – Он махнул большой рукой в сторону полной блондинки лет сорока пяти, которая сидела на нижней ступеньке фургона. – Это наша Дуэнья,[65] или Мать, или Кормилица – в зависимости от сюжета пьесы. Ее называют очень просто и по-королевски – Мадам. Если когда-то у нее и было имя вне сцены, она давно позабыла его, да так оно, пожалуй, и лучше. Затем у нас есть вот эта дерзкая негодница с вздернутым носом и большим ртом, – разумеется, это наша субретка Коломбина. И наконец, моя дочь Климена, играющая Влюбленную, – подобный талант можно встретить разве что в «Комеди Франсез».[66] Кстати, у нее настолько дурной вкус, что она стремится поступить в этот театр.

Красивая Климена – а она действительно была красива – встряхнула каштановыми локонами и рассмеялась, взглянув на Андре-Луи. Глаза у нее, как он теперь разглядел, были не синие, а карие.

– Не верьте ему, сударь. Здесь я королева, а я предпочитаю быть королевой в нашей труппе, а не служанкой в Париже.

– Мадемуазель, – весьма торжественно изрек Андре-Луи, – будет королевой всюду, где ей угодно будет царствовать.

Единственным ответом был застенчивый, но в то же время обольстительный взгляд из-под трепещущих ресниц. Отец Климены закричал, обращаясь к миловидному молодому человеку, который играл Влюбленного:

– Слышишь, Леандр? Тебе следует упражняться в красноречии такого рода.

Леандр томно поднял брови.

– В самом деле? – промолвил он и пожал плечами. – Да ведь это просто общее место.

Андре-Луи одобрительно рассмеялся.

– У господина Леандра более живой ум, чем вам кажется. Как тонко он заметил, что назвать мадемуазель Климену королевой – общее место.

Некоторые, в том числе и господин Бине, засмеялись.

– Вы полагаете, он настолько остроумен, что имел в виду именно это? Ха! Да все его тонкие замечания случайны.

В разговор вступили остальные, и скоро Андре-Луи был уже в курсе всех дел странствующих комедиантов. Они направляются в Гишен, надеясь подработать на ярмарке, которая должна открыться в следующий понедельник. В субботу в полдень они триумфально вступят в город и, соорудив сцену на старом рынке, в тот же вечер сыграют первое представление по новой канве – или сценарию – господина Бине. Деревенские зрители просто рот разинут от спектакля. Тут господин Бине тяжело вздохнул и обратился к смуглому пожилому Полишинелю, который, насупившись, сидел слева от него:

– Да, нам будет не хватать Фелисьена. Ума не приложу, что мы будем без него делать.

– Ну, что-нибудь придумаем, – проговорил Полишинель с набитым ртом.

– Ты всегда так говоришь, так как знаешь, что тебе-то, конечно, не придется придумывать.

– Его нетрудно заменить, – сказал Арлекин.

– Разумеется, если бы мы были в городе. Но где же нам взять парня даже таких средних способностей, как у Фелисьена, среди селян Бретани? – Господин Бине повернулся к Андре-Луи. – Он был нашим бутафором, машинистом сцены, плотником, билетером, а иногда играл на сцене.