Скандалы - [8]

Примечательно, что компания „Трансевропа" была настолько скомпрометирована после этого происшествия на борту, что совет директоров, желая хоть как-то возместить ущерб, предоставил Кик пожизненное право пользоваться бесплатными билетами на две персоны на все рейсы авиакомпании. Когда „Трансевропа" слилась с „Восточными авиалиниями", этот рекламный жест позволил Кик вести в детстве действительно необыкновенную жизнь.

Кик и Элеонор побывали везде. Унаследовав небольшие деньги, Элеонор продуманно вложила их, что дало ей и внучке возможность останавливаться в лучших отелях мира. Не ведая страхов, расположенная ко всем, любознательная Кик путешествовала по свету, свободно общаясь с теми, кто оказывался рядом, и уже составляя то, что позднее превратилось в реестр имен.

В глубине души Кик никогда не сомневалась в своем будущем. Мечтая стать журналисткой, она писала в средней школе, в старших классах, публиковалась в газете колледжа, а после его окончания, уверенная в правильности своего выбора, поступила в школу журналистики при Колумбийском университете.

Вскоре после того, как Кик закончила ее, бабушка Элеонор умерла, оставив внучке лишь небольшую сумму денег: они потратили почти все на путешествия. Но любви бабушки Кик ничто не могло заменить.

* * *

Кик быстро поняла, что может справиться с одиночеством, лишь с головой погрузившись в работу. Начав работать с полной отдачей в захудалой газетенке одного из пригородных районов штата Массачусетс, Кик обрела счастье. По крайней мере, она занималась тем, чего хотела всю жизнь. Ей платили за то, что она умела наблюдать и писать об увиденном. Она с удовольствием посещала собрания портних и водопроводчиков, заседания школьных советов, но все это было только началом. Кик постепенно обретала профессионализм, необходимый для того, чтобы когда-нибудь обосноваться в Нью-Йорке и заняться большой журналистикой.

Едва отметив в Массачусетсе второй раз День благодарения, Кик вспомнила о своем списке. Прежние связи позволили встретиться и поговорить с Федалией Налл, редактором журнала „Четверть часа". Перед встречей, назначенной на понедельник, она провела весь уик-энд в городской библиотеке, знакомясь с журналом. Крепкое издание! Явно имеющий свое лицо, хотя и весьма своеобразный, этот журнал публиковал в восьмидесятых годах лучших писателей. Это будет трудно, но Кик не сомневалась, что, если ей представится возможность сотрудничать там, упускать ее не стоит.

Она пришла в редакцию журнала, помещавшуюся в здании „Мосби Медиа" на Пятьдесят четвертой стрит Ист в Нью-Йорке, зябким декабрьским утром, повторяя про себя как молитву незабвенный совет бабушки: „Будь сама собой".

Стены приемной на тридцатом этаже были увешаны фотографиями людей, прославившихся, согласно постулату Уорхола, за четверть часа. Кик провели в роскошный кабинет, где за своим овальным столом стояла Федалия Налл в ярко-розовой блузе, под которой смутно угадывалась ее полная фигура, а шею украшало ожерелье из жемчужин, каждая из которых была как шарик для пинг-понга. Она казалась довольно симпатичной, хотя явно злоупотребляла косметикой.

– Мисс Батлер, – сказала Федалия Налл, протягивая руку, – проходите, садитесь.

Кик устроилась на стуле из черного дерева перед столом редактора и одернула на коленях юбку.

– Ты хорошо пишешь, малышка. Хорошо, но без лихости. А нам нужна легкость. Я предоставляю своим авторам полную свободу. Мне нравится, когда они сами раскапывают истории. Понимаю, что по стандартам старой журналистики это не очень кошерно, но нас устраивает. Ты хоть читала „Четверть часа"?

Кик кивнула:

– Конечно.

– И как ты думаешь, сможешь писать легко и занимательно? Удастся тебе по уши уйти в тему и выяснять, что представляет собой та или иная личность? – спросила Налл, щелкая крышкой портсигара, обтянутого черной змеиной кожей. – Я курю, – сказала она, – и ни у кого не спрашиваю разрешения. Если кто-то пытается сделать мне замечание, я отвечаю, что следует проявлять снисхождение к умирающей женщине. И все затыкаются.

Кик рассмеялась. Она слыхала, что Федалия Налл – злая баба. Но ничего такого она в ней не заметила – разве что грубоватая. Приятно, что это не так, подумала Кик.

– Так вот, – привстала Кик, – что касается вашего вопроса, думаю, что могу писать так, как вам нужно. Во всяком случае, я с удовольствием попробую, если позволите.

– Давай, – сказала редактор.

– Что? – моргнула Кик.

– Я не собираюсь брать тебя на работу, – заметила Налл. – Включая кого-то в платежную ведомость, приходится заниматься этими проклятыми медицинскими страховками, социальными выплатами, отчислениями в Федеральную корпорацию страхования банковских вкладов и всей прочей бумажной мурой, которую от колыбели до могилы требует от нас это сраное правительство. Взяв кого-то на работу, изволь заботиться о нем, как о своем ребенке. А если бы я хотела иметь детей, то уж как-нибудь обзавелась бы ими сама.

Кик прокашлялась.

– Ага... дайте-ка мне сообразить. Вы сказали мне „давай", но на работу не берете?

Федалия Налл подошла к окну и оперлась на подоконник.

– В Гарлеме есть один дизайнер, – сказала она, стряхивая пепел в цветочный горшок. – Прошлым вечером за обедом кто-то мне рассказывал о нём. Он стильно оформляет похороны. Ты знаешь, в чем хоронят. Но он создает лишь часть одежды, ту, что видна. Понимаешь, половину пиджака, половину платья, носки от туфель. Вот так-то. Думаю, может получиться интересно. Хочешь попробовать?