Скандальное происшествие с отцом Брауном (рассказы) - [53]

– Послали вы за врачом и за полицией? – спросил Фламбо.

– Да, – отвечал ученый. – Мы сразу позвонили в полицию, но они навряд ли скоро доберутся сюда. Гостиница наша стоит далеко от населенных мест, ею пользуются лишь те, кто едет в Кестербери. И вот мы решили попросить вашей помощи, пока…

– Мы поможем вам, – перебил священник слишком серьезно, чтобы казаться невежливым, – если вы нам сразу все покажете.

Почти машинально он двинулся к двери и чуть не налетел на человека, преградившего ему путь, – огромного парня с темными непричесанными волосами, который мог бы считаться красивым, если бы у него было два глаза, а не один.

– Какого черта вы тут болтаете? – заорал он. – Подождали бы полицию!

– Перед полицией отвечу я, – величаво отвечал Фламбо, как бы принимая всю власть. Он подошел к двери и, поскольку был намного выше молодого человека, а усы у него торчали как рога у испанского быка, беспрепятственно прошествовал в сад. Все направились по тропинке к кустам шелковицы, но Фламбо услышал, как маленький священник сказал ученому:

– Кажется, мы ему не понравились. Кстати, кто он такой?

– Некий Денн, – довольно сдержанно ответил доктор. – Сестра наняла его садовником, потому что он потерял на войне глаз.

Когда они шли через кусты, сад засверкал той несколько грозной красотою, которая возникает, если земля ярче небес. Сзади лился последний солнечный свет, и деревья впереди на фоне темнеющего неба казались языками пламени всех цветов, от бледно-зеленого до густо-лилового. Тот же свет падал на траву и клумбы, придавая им таинственную мрачность. Тюльпаны казались каплями крови, некоторые из них стали и впрямь черными, и отцу Брауну почему-то показалось, что дальше стоит не что иное, как «иудино дерево». Мысли этой способствовало то, что на одной из веток, словно сушеный плод, висело сухое тело старика, и длинную бороду трепал ветер.

Все это осенял не ужас тьмы, а много более страшный ужас света, ибо солнце окрасило и человека, и дерево радостными красками театральной бутафории. Дерево было в цвету, старик сверкал и переливался синеватой зеленью халата и пурпуром шапочки. Были на нем и алые шлепанцы; один упал и лежал в траве, словно пятно крови.

Однако пришельцы наши глядели не на это. Они глядели на странный предмет, буквально проткнувший старика, понемногу догадываясь, что это – заржавелая старинная шпага. Ни священник, ни сыщик не двигались, пока беспокойный доктор Флуд не рассердился.

– Больше всего меня удивляет, – сказал он, нервно хрустя пальцами, – положение тела. Это наводит на мысль…

Фламбо шагнул к дереву и принялся рассматривать сквозь лупу рукоять шпаги. Священник почему-то резко повернулся, встал спиной к трупу, уставился в противоположную сторону – и увидел в другом конце сада рыжую голову хозяйки, а рядом – какого-то человека, садящегося на мотоцикл. Человек этот тут же исчез с мотоциклом вместе, женщина пошла через сад, а священник принялся рассматривать шпагу и мертвое тело.

– Насколько я понимаю, – сказал Фламбо, – вы нашли его примерно полчаса назад. Был тут кто-нибудь? У него в спальне, или в той части дома, или в этой части сада – ну, за час до этого.

– Нет, – уверенно ответил доктор. – То-то и странно. Сестра была в кладовой, это отдельный домик, Денн – в огороде, тоже не здесь. А я рылся в книгах, там, за той комнатой, где вы были. У нас две служанки, но одна ушла на почту, другая была на чердаке.

– Скажите, – очень спокойно спросил Фламбо, – был ли с ним в ссоре хоть кто-нибудь из этих людей?

– Его все очень любили, – торжественно ответствовал доктор. – Если недоразумения и бывали, то ничтожные, у кого их нет в наше время? Покойный был чрезвычайно благочестив, а дочь его и зять, возможно, мыслят несколько шире. Такие разногласия никак не связаны с мерзким и диким убийством.

– Это зависит от того, насколько широки взгляды, – сказал отец Браун. – Или – насколько узки.

Тут они услышали голос хозяйки, нетерпеливо звавшей деверя. Он побежал навстречу ей, а на бегу виновато взмахнул рукой и указал длинным пальцем вниз.

– Очень странные следы, – сказал он, все так же мрачно, словно показывал катафалк.

Сыщики-любители взглянули друг на друга.

– Многое тут странно, – сказал Фламбо.

– О да! – подтвердил священник, глуповато глядя на траву.

– Вот я удивился, – продолжал Фламбо, – зачем вешать человека, а потом протыкать шпагой.

– А я удивился, – сказал отец Браун, – зачем протыкать человека и еще вешать.

– Вы спорите спору ради, – возразил его друг. – Сразу видно, что, когда его пронзили шпагой, он был мертв. Иначе было бы куда больше крови, да и рана другая.

– А я увидел сразу, – сказал священник, подслеповато глядя снизу вверх, – что он уже умер, когда его вешали. Посмотрите, петля очень слабая, веревка почти не касается шеи. Он умер раньше, чем его повесили, и раньше, чем его проткнули. От чего же он умер?

– По-моему, – сказал Фламбо, – лучше нам вернуться в дом, взглянуть на спальню… и на все прочее.

– Вернемся, – сказал отец Браун. – Но сперва взглянем на следы. Начнем с другого конца, из-под его окна. Нет, там газон. А здесь следы четкие.