Скандальное происшествие с отцом Брауном (рассказы) - [14]

Полицейский усмехнулся:

– Много же вы узнаете, если станете разбирать свидетельские показания Шекспира и доктора Джонсона! Мнение Шекспира о шотландцах следствия не продвинет.

Отец Браун поднял бровь, словно его неожиданно осенило:

– Не скажите. Даже мнение Шекспира может оказаться кстати. Шотландцев он поминает не слишком часто. Зато не упускает случая пройтись на счет валлийцев.

Инспектор внимательно следил за выражением его лица и за невозмутимостью угадывал напряженную работу мысли.

– Помилуйте! – воскликнул Гринвуд. – Что за неожиданный поворот!

– Ну, вы же сами, помнится, завели разговор о фанатиках, – принялся объяснять отец Браун. – Вы еще сказали, что фанатика ничто не остановит. Так вот: в тот день в баре мы лицезрели, самого неистового, вздорного и пустоголового фанатика нашего времени. И если всякий полоумный сумасброд, помешанный на одной идее, способен на убийство, то смею утверждать, что мой преподобный собрат, проповедник трезвости Дэвид Прайс-Джонс, опаснее всех мракобесов Азии. К тому же, как я уже говорил, его злополучный стакан молока оказался на стойке рядом с таинственным стаканом виски.

– И это, по-вашему, имеет отношение к убийству, – ошарашенно заключил Гринвуд. – Я уж и не пойму, шутите вы или нет.

Но инспектор так и не успел разобраться, что скрывает невозмутимое выражение лица. За стойкой бара затрещал телефон. В мгновение ока инспектор подлетел к аппарату, сорвал трубку и издал восклицание, обращенное не к собеседнику на другом конце провода, а скорее ко всему мирозданию. Вслушиваясь в каждое слово, он отрывисто бросал:

– Да-да… Немедленно приезжайте… Если можете, захватите и его… Чисто сработано. Поздравляю.

Из-за стойки инспектор Гринвуд вышел помолодевшим.

Он чинно водрузился на свое место, уперся руками в колени, посмотрел на священника и произнес:

– Ума не приложу, отец Браун, как вам это удалось. Вы угадали убийцу еще до того, как мы узнали о его существовании. О нем и слуху не было – так, какое-то противоречие в показаниях. Никто в гостинице его в глаза не видел, мальчик у дверей – и тот говорил о нем без особой уверенности.

Это был даже не человек, а тень, оставившая на стойке пустой стакан. Но мы нашли его.

Отец Браун переменился в лице и встал, машинально сжимая в руке документы, за которые будущие биографы Джона Рэггли отдали бы полжизни. Заметив его изумление, инспектор поспешил подтвердить:

– Да-да, мы поймали Скорую Руку. Этот тип, оказывается, еще и на ногу скор – едва от нас не ушел. Его только что схватили. Он, видите ли, собрался на рыбалку в Оркни.

Но тут никакой ошибки: это тот самый шотландец, который крутил роман с женой Рэгтли. Это он в день убийства заходил в бар выпить шотландского виски, а потом поездом отбыл в Эдинбург. И если бы не вы, нипочем бы нам его не поймать.

– Я имел в виду… – ошеломленно начал отец Браун, но в этот миг с улицы донесся грохот, рев тяжелых автомобилей – и перед глазами приятелей выросли двое или трое дюжих полицейских. Тому, кто был за старшего, инспектор предложил сесть, и он с усталым и довольным видом развалился на стуле, восхищенно поглядывал на отца Брауна.

– Убийца попался, сэр, – объявил он. – Ох, я вам доложу, и убийца! Он и меня чуть не укокошил. Случалось мне задерживать опасных преступников, но такого шального ни разу. Как лягнет меня в живот – ну чистый жеребец. Впятером еле скрутили. Душегуб и есть, можете не сомневаться.

– Где он? – спросил отец Браун.

– В машине. Пришлось надеть наручники. Вы бы его сейчас не трогали. Пусть утихомирится.

Отец Браун осунулся, словно из него выпустили воздух, и без сил опустился на стул. Бумаги выпорхнули у него из рук, разлетелись по залу и лежали на полу, как недотаявший снег по весне.

– Господи… Господи… – повторял отец Браун, не находя других слов, чтобы выразить отчаяние. – Господи, опять со мной та же история…

– Вы хотите сказать, что опять поймали преступника, – уточнил Гринвуд, но священник фыркнул, как сифон с содовой, выпускающий последнюю струю.

– Я хочу сказать, – произнес отец Браун, – что это моя вечная беда. Не пойму, отчего так происходит. Я всегда стараюсь выражаться прямо, а мои слова толкуют вкривь и вкось.

Гринвуд вконец потерял терпение:

– Чем вы на этот-то раз недовольны?

– Что бы я ни сказал, – еле слышно начал отец Браун, – что бы я ни сказал, в моих словах ухитряются найти такой смысл, который я в них вовсе не вкладывал. Как-то мне на глаза попалось разбитое зеркало, и я заметил: «Что-то стряслось», а мне отвечают: «Это вы правильно сказали, тут двое затеяли драку, и один убежал в сад». У меня в голове не укладывается: разве «что-то стряслось» и «двое затеяли драку» – это одно и то же? Вот уж не встречал таких умозаключений в старых учебниках логики. Нынче – тот же конфуз. Вы убеждены, что шотландец убийца. Воля ваша, разве я это утверждал? Я только сказал, что он нам нужен. И не отказываюсь от своих слов: нужен. Нужен позарез. Ведь для того, чтобы раскрыть это гнусное преступление, нам не хватает лишь одного – свидетеля!

Полицейские уставились на отца Брауна. Похоже, такого поворота никто не ожидал. А священник продолжал объяснять: