Скандал у озера - [106]

– Я слышала ваш разговор, – призналась она. – Господи всемогущий, что же ты теперь будешь делать, голубушка?

– Сначала все как следует обдумаю. Если перевести на человеческий язык все то, что рассказал бедняга Паком, из этого следует, что Эмма приехала сюда, в Сен-Прим, на такси или же с кем-то, кто ее высадил. Его рассказ неясен… Можно подумать, что такси ждало ее… Хотя нет, «выбежал какой-то мсье, забрал Эмму» – это означает что-то другое. Зато теперь у меня есть наконец объяснение этой истории с сумкой, и я понимаю, почему внутри нее было сухо.

– Я того же мнения. Знаешь, Жасент, Пакому сложно разговаривать так, как всем нам, но он не такой уж и глупый. Об этом свидетельствует то, что свою тайну он не сохранил. Он мог бы еще долго молчать.

– И почему же, как ты считаешь? Он ни в чем не виноват, он мог ответить мне, когда я расспрашивала его тогда, в день похорон.

– Может быть, ему было стыдно или же он боялся из-за сумки Эммы. Он любит собирать отовсюду разные безделушки, но мать отчитывает его за это, называет вором. Поэтому он и стал играть в молчанку. Как бы там ни было, но тебе, детка, удалось развязать ему язык.

В голосе Матильды не чувствовалось ни воодушевления, ни удовлетворения. Она тяжело опустилась на стул и налила себе вина.

– Ничего хорошего эта история не предвещает.

– Да, ничего хорошего, но и ничего конкретного. Мне жаль, но я пойду. Не сердись на меня, Матильда. Завтра утром мы с Лориком сядем на поезд. К счастью, железнодорожные пути починили. Мне нужно повидаться с доктором Мюрреем.

– Минутку, не убегай так быстро. Ты решилась рассказать своим об этой странной истории с письмом?

– Я сказала об этом Сидони, и она прочитала все записи в Эммином дневнике. Пока она не соглашается на то, чтобы мы рассказали об этом родителям и брату. Она утверждает, что это причинит маме боль, что она станет задавать себе массу вопросов, как и я, а это принесет ей новые страдания. Я понимаю ее. В сущности, это, возможно, не имеет ни малейшего значения.

– Я бы не была в этом так уверена, голубушка! Вполне возможно, что все в точности до наоборот.

Жасент не знала, что ответить. Она ушла, не забыв поцеловать на прощание свою пожилую подругу – это уже стало традицией.

Роберваль, дом семьи Ганье, тот же день, вечер

Ганье пригласили родственников на обед: они хотели как-то отвлечь Эльфин от ее любовных переживаний и отпраздновать наступление ясной погоды. На Корали, супруге Люсьена, было прямое, выкроенное по последней моде платье с зелеными стразами, доходившее ей до середины лодыжек. Ее лоб обрамлял тюрбан, который выгодно подчеркивал ее пепельные кудри.

– Подумать только: во время всех этих наводнений мы были в Квебеке! – вздохнула Корали, держа в руке бокал. – Мы следили за событиями на расстоянии, узнавали обо всем из газет.

Фелиция Мюррей, ее племянница, к которой она обращалась, молча кивнула. У нее больше не было никакого желания говорить о паводках на озере, пострадавших фермерах, домах и мостах, унесенных жестокими водами.

– Я думаю, все сильно преувеличено, – вмешался Люсьен. – Валлас мог вести автомобиль, даже когда по дорогам, как они пишут, проехать было невозможно. Не так ли, Валлас?

– И все же, отец, на дорогу, которая обычно занимает минут тридцать, мы тратили несколько часов! Давайте уже садиться за стол! Я голоден.

– Тебе придется подождать: мы ждем нашего дорогого друга Ивана. Еще немного джина, Теодор?

– С удовольствием, – ответил доктор; в черном костюме, белой рубашке и галстуке-бабочке он выглядел очень элегантно.

Эльфин сидела в широком, обитом красным велюром кресле и курила сигарету. На ней было узкое прямое атласное платье цвета слоновой кости, украшенное на груди жемчужинами; она выставляла на всеобщее обозрение свои стройные красивые ноги, затянутые в шелковые чулки. Она изображала удрученный вид, однако в душе кипела от ярости: задето было ее самолюбие. Она была уверена, что в силах победить Жасент Клутье. Осознав, как ошибалась, Эльфин озлобилась и сделалась угрюмой. Валентина, горничная, стала жертвой ее плохого настроения, когда принесла тосты с заправленным лимонным соком муссом из лосося.

– Мадемуазель? – прошептала она, ставя перед Эльфин массивное серебряное блюдо.

К несчастью, лист салата, украшавший тосты, упал прямо на роскошный наряд Эльфин.

– Дура! – завопила та. – Ты запачкала мой шарф! Мама, посмотри! Я уверена, она сделала это нарочно.

Корали Ганье поспешила оценить масштабы катастрофы.

– Это всего лишь маленькое пятнышко, не стоит так расстраиваться! А вы, Валентина, впредь будьте внимательнее.

– Мне очень жаль, мадам.

– Однажды ваша неуклюжесть погубит вас! – съязвила Корали, раздраженная случившимся.

Горничная со слезами на глазах вновь пробормотала слова извинения.

– Поставьте поднос и возвращайтесь на кухню, – приказала Эльфин. После чего сердито заявила, что она поднимется наверх переодеться.

Валлас пожал плечами. Поведение сестры и родителей его угнетало, но он ничего не говорил, дабы не подливать масла в огонь.

– Становится все сложнее найти приличных домработниц, – заметила его кузина Фелиция.