Скандал с Модильяни. Бумажные деньги - [16]

А ведь в свое время ничто не способно было вывести его из равновесия. Только с тех пор минули уже годы. Он когда-то был чемпионом школы по бегу на длинные дистанции, избирался старостой класса, возглавлял школьную команду на состязаниях в искусстве дебатов. Тогда казалось, что ему самой судьбой суждено всегда и во всем выходить победителем. А потом он занялся искусством. И уже в сотый раз нашел корень всех своих нынешних проблем в том глупом, иррациональном решении. С тех пор он всегда и во всем только проигрывал. Единственным доставшимся ему призом стала Сара, но и она оказалась чем-то вроде пирровой победы. Она и все эти ее авторучки фирмы «Паркер» с золотыми перьями. Он вдруг поймал себя на том, что импульсивно щелкает колпачком ручки, и с глубоким вздохом сунул ее обратно в карман. У нее повсюду сплошное золото, ездит она на «Мерседесе», спит в тончайших ночных рубашках и любит своего совершенно невыносимого папочку.

Пара потертых, основательно поношенных легких ботинок появилась на вершине мраморных ступеней и зашаркала вниз. Затем показались коричневые брюки из саржи, но без стрелок, а по медным перилам заскользила покрытая пятнами от никотина рука. Представший перед Джулианом мужчина оказался тощим и с виду крайне нетерпеливым. Подойдя к гостю, он бросил взгляд на зеленый листок, зажатый между пальцами.

– Мистер Блэк? – спросил он.

Джулиан выставил руку вперед.

– Он самый. Здравствуйте, мистер Бест.

Но вместо рукопожатия Бест лишь провел ладонью по своему лицу, убрав в сторону пряди лезших в глаза длинных черных волос.

– Что вам угодно? – поинтересовался он.

Джулиан осмотрелся по сторонам. Стало ясно: ему не дождаться приглашения в кабинет Беста или хотя бы предложения присесть где-то прямо здесь. А потому пришлось напустить на себя решительный вид и начать:

– Я скоро открываю на Кингз-роуд картинную галерею, – сказал он. – Естественно, как художественный критик «Лондон мэгэзин», вы получите приглашение на прием по поводу открытия, но мне показалось полезным предварительно побеседовать с вами о задачах, которые будет ставить перед собой моя галерея.

Бест с равнодушным видом кивнул. Джулиан сделал паузу, давая этому человеку еще один шанс пригласить его подняться к себе в кабинет. Но Бест хранил молчание.

– Так вот, – продолжил Джулиан, – идея заключается в том, чтобы не связывать себя с определенным направлением в живописи или с ограниченной группой художников, но открыть свои стены для всех неформальных течений в искусстве, которые не вписываются в рамки традиций, принятых в уже существующих салонах. Для молодых творцов, работающих в наиболее радикальных стилях, порождающих новые веяния.

Джулиан отчетливо видел, что Бест уже заскучал.

– Послушайте, почему бы мне не пригласить вас выпить со мной?

Бест посмотрел на часы.

– Для этого еще слишком рано. Пока нигде не наливают спиртного.

– Тогда, быть может, по чашечке кофе?

Бест снова бросил взгляд на часы.

– Знаете, мне кажется, будет лучше нам побеседовать, когда открытие уже состоится. Почему бы вам не прислать мне приглашение и все необходимые для прессы материалы о себе и о своем детище, а потом посмотрим, сумеем ли мы где-то уединиться для подробного разговора.

– Что ж, хорошо, на том и порешили, – сказал Джулиан, с трудом скрывая смущение.

На прощание Бест все же пожал ему руку.

– Спасибо, что заглянули, – сказал он.

– Не стоит благодарности, – Джулиан поспешно повернулся и вышел.

Он устремился вниз по узкому переулку в сторону Флит-стрит, гадая, почему все пошло не так, как ему хотелось. Ясно, что теперь придется пересмотреть намеченный план нанести персональные визиты всем художественным критикам Лондона. Ему, вероятно, придется написать и разослать небольшое эссе, описывающее концепцию создания «Черной галереи». На прием они явятся непременно – там их будет ожидать не только бесплатная выпивка, но и непременная встреча с приятелями и коллегами.

Боже, он от души надеялся, что они придут на открытие. Если проигнорируют прием, это станет подлинной катастрофой. Для него оставалось непостижимым, почему Бест выглядел столь пресыщенным. Ведь не каждую неделю и даже не каждый месяц в Лондоне открывался новый художественный салон. Разумеется, критикам приходилось посещать много вернисажей и выставок, а в изданиях им еженедельно предоставлялось всего несколько дюймов пространства на полосах. И все же они не могли не уделить хотя бы несколько абзацев новому начинанию. Быть может, Бест[6] как раз оказался не самым хорошим критиком, а, наоборот, худшим из них. И в этом все дело. Джулиан сначала усмехнулся, но потом осудил себя за невольный каламбур.

Ничто больше не превращалось в золото при одном лишь его прикосновении. Он мысленно вернулся к временам, когда начал утрачивать эту способность. Погруженный в глубокую задумчивость, Джулиан встал в конец очереди на автобус, скрестив на груди руки.

Он пошел учиться в художественное училище, где обнаружил, что там каждый столь же хорошо владел крутым и небрежным стилем «хип», сослужившим ему столь добрую службу в старших классах средней школы. Все обучавшиеся живописи студенты знали о Мадди Уотерсе и об Алене Гинзберге, о Кьеркегоре и об амфетаминах, были осведомлены о положении во Вьетнаме и об учении председателя Мао. Но хуже того – все они владели кистью, а Джулиан оказался никудышным живописцем.