Скальпель, пожалуйста! - [59]

Итка сочувственно кивает, одновременно делая мне устрашающие знаки.

— Недели три не сможет оперировать, — повторяет она, чтобы слышал я. — Бывает… Что же делать!.. Ну как это супруг мой будет возражать?

На мгновение я не в силах воспринять ничего другого. Три недели! Ружичка пойдет в академический отпуск — завершать докторскую, этому я уже воспрепятствовать не могу. Гладка договаривается взять несколько дней за свой счет в ближайшей декаде, когда дочь придет из роддома. И наступает время летних отпусков. Любопытно знать, кто, собственно, остается в клинике.

— Если ваш муж не может, у нас есть кому пойти, — говорит Итка. — Приехал Ондра. Не возражаете? Отлично. Возьмем его с собой и заедем за вами. Муж заодно посмотрит на ушиб.

Так и решили. Итке вдруг не понадобилось печь; у меня появилось то самое настроение, которого несколько минут назад не было; Ондра забыл, что чуть не три часа сидел на лестнице. Он откопал в шкафу костюм, в котором был на выпускном балу в школе. Боялся, что пиджак не застегнется, но оказалось, даже чуточку свободен. С этой минуты жена стала следить за ним озабоченным взглядом.

— Как получилось, что ты теперь приехал? Не заболел?

— Просто взял два денька отгула. Надо тут посмотреть кое-что в библиотеке, для одной статьи. И потом я давно не видел Эву.

— Оправдываешься, будто ты не дома!

— Спросили вы — не я начал.

Что-то в нем появилось новое. Он уже не смеялся так беззаботно, как прежде. И в разговоре стал сдержанней. Тонкие длинные пальцы все время что-то нервно теребили.

Может быть, неприятности по работе? Уже три года он — сотрудник научно-исследовательского института в Брно. В прошлом году защитил кандидатскую. Мы спросили, что нового. Он рассказал, что предстоит научная командировка в Грецию. Претендентов было много, но директор выбрал его.

И вот мы на концерте. Я в отличном расположении духа, как всегда, когда с нами кто-нибудь из детей. Бывает, слушаешь музыку — а сквозь нее просачиваются тысячи посторонних мыслей: больные, операции, административные неурядицы… На этот раз мне удалось отключиться от всего.

Кроме концерта Дворжака, исполняют серенаду ми-бемоль мажор Йозефа Сука. Сколько раз дома мы слушали ее в записи. Я всегда любил эту серенаду. Но сегодня тихие партии смычковых особенно доходили до сердца и наполняли ощущением счастья. Быть может, действительно оттого, что рядом — Ондра. Он необычайно восприимчив к музыке. Я вижу около себя его тонкий неподвижный профиль, мальчишеский лоб, длинные, как у Итки, ресницы. До боли он кажется уязвимым и незащищенным.

Что мы, собственно, знаем о своих детях? — говорю я себе под упоительные звуки серенады Сука. Считаем, что они счастливы, а у них как раз может быть полоса жизненных передряг и неустроенности. Снова и снова ставим перед собой недостижимые цели, потому что иначе не умеем, — и мало занимаемся детьми. Ведь жизнь — короткая побывка на земле. Сражаемся за сонмы неизвестных, которых даже не называем по имени, помним только как «глиому ствола» или «невриному слухового нерва»… Но разве мы не для того еще, чтобы оберегать и счастье самых близких, которых только так, для собственного утешения, произвели на свет?

Мы с Иткой всегда говорили, что не станем ничего советовать детям. Теперь я неожиданно усомнился в правильности такого взгляда.

В антракте я с Ондрой пошел поискать лимонаду.

Итка беседовала в это время с пани Вискочиловой. Узнала совершенно неожиданную вещь: Ондра действительно несчастлив, и на это есть причины. Итка мне все рассказала вечером, когда ложились спать. У Ондры есть возлюбленная в Брно. Замужняя женщина. Ее мужа два года назад оперировали у нас в клинике.

Фамилии его я не мог вспомнить. Пани Вискочилова знала все подробности. Ондра привел тогда обоих в клинику. В то время он с женой больного был едва знаком — просто предложил свою помощь. Потом они узнали друг друга ближе. Ей нелегко было переживать период сложной операции, которой подвергся муж, последовавшего за этим облучения и всей томительной неопределенности дальнейшего.

— Ну разумеется, — не удержался я от иронической ремарки, — чужие жены любят, чтоб их утешали…

— Погоди! Вискочилова всегда любила наших детей. Она не смеется над Ондрой, а жалеет его. Понимаешь, как глупо; видимо, об этом знала вся клиника, кроме нас.

Кто ж это был? Совершенно выпало из памяти, что Ондра мне кого-то приводил.

— Ну помнишь, астроцитома. Проросла довольно глубоко. Нельзя было убрать целиком. Потом его уже хотели переводить к нам, но было осложнение — абсцесс в ране или еще что-то, — и его опять оперировали.

— Ах да!

Теперь все это встало у меня перед глазами. Когда у него обнаружился этот абсцесс, мы положили его в отдельную палату, и жена его к нему туда ходила. Красота ее обращала на себя внимание — я теперь ясно представлял себе эту женщину с длинными черными волосами, схваченными лентой, словно сошедшую с какого-то старинного портрета. Врачи наши тогда ее очень приметили. Но кто мог думать, что и Ондра?..

— И что же Вискочиловой известно об этом еще?

— Она особенно не распространялась. К доценту Вискочилу ездит пациентка из Брно, которая знает Ондру и ту даму.