Скальпель, пожалуйста! - [25]

Жены этих людей были глупые, «великосветские дамы». Одна все время смеялась каким-то странным клокочущим смехом — словно вода бурлила в кастрюльке. Говорить почти не говорила, но, стоило обратиться к ней, начинала корчиться от глупого и непонятного смеха. Другая, наоборот, говорила не умолкая, но раздражал фальшиво-панибратский тон, который она все время силилась принять: «Довольно умных разговоров, молодежь!», «Дайте музыку, мальчики, — дамы скучают!» Один раз обратилась ко мне:

— Милуша, подольете мне вина? Ну разве вам не совестно, что я прошу об этом?

Итка на все это делала большие глаза, но держалась. Я упрекал себя, что привел ее сюда. В своем простом костюмчике, с короткими волосами, она среди них должна была чувствовать себя бедной родственницей.

Ужин был очень торжественный. Ружичка с женой сидели во главе стола. Они называли друг друга «Мики»: «Принес бы еще льду, Мики». — «Мики, передала бы ты мне рюмку!»

В такие минуты я избегал встречаться взглядом с Иткой. Знал, что она прикусывает губу, и боялся, что расхохочется. Сервировано все было на фарфоре и старинном серебре. К чему тут Ружичке понадобился я, было для меня загадкой. Он то и дело называл меня «профессор» и при удобном случае упоминал о клинике, стремясь вовлечь меня в разговор. Наконец до меня дошло: видимо, ждал, что я произнесу тост по случаю получения им доцентуры.

Тост я, разумеется, произнес, хотя и не очень глубокомысленный. Мы не привыкли к таким ритуалам. Когда я кончил говорить, Ружичка встал и разразился ответной речью, которую подготовил заранее. Это может показаться немыслимым, но он изложил в ней суть своей диссертации. Честное слово! Гости смотрели на него с благоговением, но специальных вещей понять не могли. Последняя дама — о ней я еще не упоминал, жена художника, — время от времени довольно явственно вставляла:

— Какая голова, какая голова!..

Волосы у нее были цвета платины, и в обществе она слыла интеллектуалкой. Вырез ее платья доходил почти до пояса.

Наконец Ружичка церемонно поблагодарил свою жену за стойкость, с которой она терпеливо переносила с ним «тяжкий период научных изысканий». Мы с Иткой переглянулись и одновременно подумали, что вряд ли в этот «тяжкий период» жена его томилась дома с мужем.

Но все это еще не причина, по которой я вспоминаю тот вечер, в сущности не заслуживающий внимания. Важно, что Итка чувствовала там себя не в своей тарелке. Впервые мы увидели у нашего коллеги подобную роскошь. В квартире была стильная столовая с хрустальной люстрой, кабинет Ружичка обставил какой-то уникальной мебелью с резным письменным столом, везде, даже в прихожей, лежали дорогие ковры… Итка глядела на все это в замешательстве, робким взглядом, а глаза стали вдвое больше обычного. Нам казалось, другие врачи живут вроде нас. Но так ли это было? Ведь их квартир мы большей частью не видали.

После ужина супруга виновника торжества пригласила всех дам в гостиную — попробовать какой-то ликер. Этот «сеанс» мне Итка потом изобразила в лицах. Сначала они говорили о разных своих болячках, в том духе, как мы это дома привыкли обыгрывать: «Вот очень интересно, доктор: у меня иногда шумит в ухе и отдает влево…», «Я чувствую какой-то трепет и тяжесть в затылке…» И далее в подобном роде, до полного изнеможения слушающего врача.

Итка, видимо, не оправдала их надежд, потому что они вскоре перешли на другое. Смеющаяся дама уже не молчала. Со знанием дела рассуждала о моде на прически: теперь будто бы волосы начесывают наверх. Сама она, по ее утверждению, начесывает их таким образом уже два года. Так что, выходит, она первая до этого додумалась. Другая подносила всем к лицу свои холеные ногти и хвалила какой-то лак лучших мировых стандартов.

— Лак бесподобный! — восхищалась дама с начесом. — Руки у вас безупречны, просто безупречны!

И увлеченно добавила:

— Настоящая дама узнается по рукам. Только по рукам!

Итка незаметно сняла свои руки с журнального столика. Ее почти мальчишеские пальцы кончались узенькими дугами ногтей, которые никогда не украшались лаком. Мы не носили даже обручальных колец — ведь столько раз за день врачу приходится мыть руки.

От начесанной дамы не ускользнул Иткин маневр, и она увенчала всю сцену таким высказыванием:

— Вас, миленькая, это, конечно, не касается. Вам целый день приходится мочить руки в разных гадостях! Меня бы, думаю, от этого стошнило. Но все равно я вами восхищаюсь!

Вечер на этом далеко не кончился. Включили радиолу и стали танцевать. Я все еще задавался вопросом: почему Ружичка затащил сюда именно меня? Ответ напрашивался сам собой: хотел блеснуть тем, что в гостях у него будущий шеф клиники. По той же причине он искал расположения Итки. Пригласил на танец и делал вид, что за ней ухаживает.

Вообще мы с Иткой любили танцевать, хотя к тому давно не представлялось случая, но здесь потанцевать вдвоем нам просто не дали. Менять партнерш считалось, видимо, хорошим тоном. Кружился я то с одной, то с другой по паркету, натертому, конечно, не хозяйкой дома, и говорил себе: «Это та, что делает начес; а эта называла меня милушей, эта восхищалась интеллектом Ружички („какая голова, какая голова“!)»… Казалось, я попал в паноптикум — при том, что я еще не знал истории с Иткиными руками…