Скальпель Оккама - [80]

На остатки нашего первого выигрыша мы купили пару приличных лошадок и наняли у соседей двух конюшенных мальчиков. На холмах вокруг нашего тренировочного круга стали возникать люди с биноклями. Мы работали Орлика полегоньку, так что парни с биноклями ничего особенного не увидели.

Весь ипподромный мир сошел с ума от того, что Орлик понаделал с мировыми рекордами. Но время шло, типы с биноклями распускали слухи, что дома у него под ногами дорожка не горит, репортеры принялись намекать, что скачка была липовая: конечно, результат выдающийся, но вот сумеет ли он повторить его?

Этого-то мы и добивались. Потом записали Орлика на следующую скачку — тысячу семьсот метров.

Это была скачка для двухлеток, с крупными призами. Мы не заявляли до последней минуты. Но, несмотря на это, новости просочились, и на ипподроме было рекордное количество зрителей и почти никаких ставок. Публика не отваживалась ставить против Орлика, но он ведь скакал раньше всего на тысячу двести, и никто не был уверен, что он покажет себя таким же дистанционером. А так как взаимные пари насчитывались единицами, владельцы ипподрома отнеслись к нам очень недружелюбно.

— Делай что хочешь, — сказал я Бену, — но только придержи его на старте!

— Придержу, если сумею.

Теперь Рыжий Орлик уже привык к лошадиной компании и мог принять старт совершенно спокойно. Когда решетка отскочила, Бен собрал повод, и лучшие двухлетки года успели выиграть у Орлика целый корпус, прежде чем он понял, что его провели. Когда он увидел лошадей впереди, он просто взбесился. Он обошел их далеким полем и догнал еще до того, как они поравнялись с трибунами. На первом повороте он был впереди на пять корпусов. На дальней прямой он еще наддал, и толпа на трибунах тоже взбесилась. Когда он вышел на финишную прямую, ближе всего к нему оказалась стартовая решетка, которую рабочие еще не успели убрать с дорожки. Орлик круто обошел решетку, и тут, словно один ее вид взбесил его еще больше, он пошел во весь мах. Линию финиша он пересек, когда следующая лошадь была еще за поворотом. Ноги у меня подломились, я сел и заплакал. Он срезал десять секунд с мирового рекорда на тысячу семьсот метров.

Но с концом скачки безумие не улеглось. По всему миру заголовки на первых страницах газет вопили: «Новая чудо-лошадь перевернула весь ипподромный мир вверх ногами!» Но это выглядело как-то бледновато по сравнению с действительностью.

— В следующей скачке, — сказал я Бену, — они навалят на него два мешка с овсом и стог сена.

Бен задумчиво глядел вдаль.

— Ты представить себе не можешь, что это такое — когда под тобой вся эта силища, а остальные лошади проносятся мимо тебя назад — фьють, и нету их. Знаешь что, Кост? Ведь он еще ни разу не выкладывался до конца.

— Порядок, — язвительно заметил я. — Мы выпустим его против «мерседесов» и «ягуаров».

Да, они-таки его нагрузили. Гандикапер назначил сто тридцать семь фунтов. Это был неслыханный вес для двухлетки, но я ожидал худшего.

Дома мы работали его потихоньку под ста тридцатью семью. Он будто бы и не замечал этот вес. В первый же раз, как только Бен дал ему волю, он побил свой собственный рекорд. Я следил за его ногами, но ни разу у него не было ни отека, ни повышенной температуры в области суставов.

Мы заявили его на следующую скачку. Перед скачками два дня лил дождь, и дорожка превратилась в грязное озеро. Многие думали, что «летучая лошадь», как его теперь называли, не повторит свой потрясающий галоп по грязи.

— Как ты считаешь? — спросил я у Бена, — По грязи ему скакать еще не приходилось.

— Черт побери, Кост, да этот жеребенок вообще не замечает, что у него под ногами! Он только чует, что сзади кто-то старается его обойти, и летит вперед, как ракета.

Бен был прав. Когда лошади в этот день приняли старт, Рыжий Орлик выстрелил вперед, как арбузное семечко, когда его сожмешь пальцами. Мгновенно окатив всю компанию грязью, он играючи оставил их позади, а на прямую вышел в полном одиночестве.

На нескольких следующих скачках выяснились три обстоятельства. Во-первых, у гандикапера даже нет такой мерки, чтобы вычислить вес, который должен нести Рыжий Орлик. Ему назначали сто сорок, потом сто сорок два, сто сорок пять, но Орлик по-прежнему выходил на финишную прямую один. Второе обстоятельство выяснилось после того, как Орлик выиграл под весом в сто сорок пять фунтов.

Следующую скачку он начал в одиночестве. Никто не хотел с ним состязаться. И в-третьих, Орлик всегда собирал самую многочисленную толпу во всей истории скачек.

В этом скаковом сезоне оставались две большие скачки. Они проводились через день, а между ипподромами было расстояние в тысячу миль. Судейские коллегии на обоих ипподромах не знали, что делать. Та скачка, на которую будет записан Рыжий Орлик, соберет самую большую толпу, но дохода не принесет — все как один поставят последние доллары на Орлика, а ведь касса обязана выплачивать по десять центов на доллар. Судейские приняли решение поступить по старинному присловью: «Можно остановить даже товарный поезд, если нагрузить его как следует». Рыжий Орлик должен был нести неслыханный дотоле вес — сто семьдесят фунтов. Так они надеялись обеспечить участие остальных владельцев в скачке, да ко всему подзаработать на участии Орлика — трибуны будут ломиться от публики.