Скалаки - [4]

Нового обитателя усадьбы «На скале» звали Ира Скалак. Однако вскоре стало известно, что имя это не настоящее, и вначале Скалаку не доверяли. Но постепенно он завоевал доверие и уважение односельчан и стал одним из первых людей на селе. Не осталось тайной и то, что в начале 1628 года Ира Скалак участвовал в опоченском крестьянском восстании. Необученные и плохо вооруженные повстанцы были быстро разбиты дворянами, которые призвали на помощь императорского генерала, жестокого Дона Мартина де Хуэрта. Он овладел городом Нове Место на реке Метуе и замком, в котором забаррикадировались восставшие, и разогнал их. Вожаки были схвачены и жестоко наказаны.

Об участии Иры Скалака в этом восстании имелись записи и в протоколах судебного следствия в Опоченском замке и в семейной книге Скалаков. В них содержались одни и те же сведения, но по-разному истолкованные. Протокол гласил, что Ира Скалак, со своим братом Микулашем, «совращал чернь на бунт и тем учинил, а также что он был мятежником, восставшим против милостивых господ, и что совместно с другими бунтовщиками участвовал в ограблении и разорении Новоместского замка». А на переплете старой книги, семейной реликвии рода Скалаков, сын Иры, Микулаш, записал, что его отец был среди недовольных, восставших против господ. И что он был ранен, пойман и вместе с братом Микулашем и другими подвергся жестоким истязаниям.

Брата его Микулаша колесовали, а для Иры, в виде особой милости, наказание было смягчено: ему отрезали уши и на спине выжгли клеймо. Он убежал из Опочена и поселился в селении Ж. Находского панства, в усадьбе «На скале». Хотя и было известно, что он обезображен и клеймен, это не помешало ему снискать уважение соседей и даже покорить сердце одной девушки, которая согласилась стать его женой. Потомки Скалаков продолжали жить «На скале». Дух предков переходил от отца к сыну, и каждый из них черпал силу и утешение в книге, которая была тайной семейной святыней.

Миновали ужасы Тридцатилетней воины, наступил новый век, а войнам все не было конца. Села исчезали, от них и следа не оставалось. Крестьяне бежали с насиженных мест, а их сыновья, как пленные рабы, проливали кровь на далеких полях сражений.

Род Скалаков удержался «На скале». Они терпеливо сносили все тяготы крепостничества и страдания, причиняемые прусскими войнами; казалось, они утратили силу и отвагу своего предка, а жестокое рабство притупило их умы. Предание о геройстве первого Скалака изгладилось из памяти односельчан, и они уже не видели в его потомках своих защитников. Только благоразумие, доброта и знание священного писания остались в их роде, — этим и продолжали отличаться Скалаки от остальных жителей села.

В последние годы Семилетней войны самым старшим из Скалаков был Ира. Он-то и вынужден был подстелить последнюю солому своей последней коровы господским лошадям и засыпать им остатки муки и отрубей — последнее пропитание своей семьи. Он вел хозяйство вместе со своим единственным рано овдовевшим сыном Микулашем, молодая сестра которого, Мария, заменила мать его маленькому сыну Иржику, тому храброму мальчику, так смело заступившемуся за свою Рыжуху.

В этот вечер Микулаша не было дома. Еще пополудни возле усадьбы остановился отряд заблудившихся гусар генерала Фестетича. Гусары заставили молодого хозяина отправиться с ними, показать дорогу на Броумов. Несмотря на метель, ему пришлось бежать рядом с лошадьми, ибо командир венгерских гусар подгонял его саблей.

Глава четвертая «ПРОПОЙТЕ НАМ ИЗ ПЕСЕН…» [1]

Когда старый Скалак вошел в избу, один из приезжих сидел у стола подле большой печки; другой, тот, что отобрал у бедного крестьянина последние припасы, стоял в стороне, все еще не снимая плаща.

Кисть с известкой никогда не касалась деревянных стен избы. Бревенчатый потолок потемнел от копоти. Справа от двери на старинной полке стояли пустые миски. На стенах никаких украшении, ни одной картинки. Пол был похож на утоптанное гумно. Низкие окна снаружи закрывались двустворчатыми ставнями. В черном деревянном светце, стоявшем неподалеку от стола, красным пламенем горела сосновая лучина. Обгорая, ее конец чернел и закручивался.

Широкий теплый плащ, развешанный на жердочке возле печки, образовал балдахин над молодым господином. Камердинер приказал хозяину развести огонь. Крестьянин бросил в печь сухой хворост, поджег его лучиной, и дрова мигом запылали. Тогда слуга достал из своего плаща сверток, развернул его, выложил на глиняную тарелку, поданную крестьянином, большой кусок мяса и предложил своему господину. Молодой человек был приятно удивлен.

Как только камердинер снял плащ, старый крестьянин, стоявший у стены за печкой, сразу вспомнил этого «пана». Он часто видел его в Находеком замке, когда ходил по вызову управляющего поместьем, и теперь узнал это мрачное лицо с тупым носом и бесцветными маленькими глазками. Камердинеру было лет за тридцать; высокого роста, широкий в плечах, он всем своим видом больше напоминал сурового солдата. Когда он обращался к своему господину, на его лице и во всех движениях появлялись подобострастие и рабская угодливость. Серые глаза выражали преданность, толстые губы расплывались в сладкой улыбке, обнажая крупные белые зубы.