Скала - [84]

Мне всегда было там тепло и уютно. Засыпая, я слышал голоса родителей за занавеской, а просыпался под бурление каши на плите, от запаха горящего торфа и тостов. Мне пришлось долго привыкать к прохладному одиночеству новой комнаты на чердаке. Но, привыкнув, я понял, что спать на старой кровати мне трудно. И все же той ночью я лег на кухне. Со мной оставалась тетка, а она не хотела весь вечер бегать вверх-вниз по лестнице.

Наверное, я засыпал и снова просыпался, потому что мое первое отчетливое воспоминание — голоса в холле и ледяной сквозняк, который попал в дом через открытую дверь и пробрался ко мне за занавеску. Я выбрался из постели — босиком, в одной пижаме. Кухню освещали тлеющие угли в очаге и странные вспышки синего света. Я не сразу понял, что они проникают в дом снаружи. Занавески были раздвинуты, так что я прошлепал босыми ногами к окну и выглянул. Видно было плохо из-за потеков дождя на стекле, но я разглядел на подъездной дороге полицейскую машину. Мигающий синий свет у нее на крыше гипнотизировал. Я увидел на дорожке людей, и тут раздался отчаянный женский вопль. Я не мог понять, что происходит. Вдруг на кухне зажегся свет, чуть не ослепив меня. Вошла тетка, бледная, как призрак, а следом за ней в дверь ворвался холодный воздух и облепил меня, как мокрое одеяло. Затем я увидел офицера полиции, а за ним — женщину в форме. Тетка опустилась на колени, прижала меня к себе; я утонул в ее мягкой груди, а она всхлипывала и все повторяла: «Бедный малыш! Бедный, бедный малыш!»

Та ночь до сих пор вспоминается мне в виде отдельных картинок. Я понял, что мои родители погибли, только на следующий день. Если, конечно, допустить, что ребенок в восемь лет может осознать, что такое смерть. Я знал, что родители поехали на танцы в Сторновэй, и понял, что они уже не вернутся. Детям обычно трудно с этим свыкнуться. Я очень злился на родителей. Почему они не вернутся? Они что, не знали, что я буду скучать? Или им все равно? Но я провел в церкви достаточно времени, чтобы получить представление о рае и аде. Люди попадают туда после смерти и остаются там навсегда. Тетка сказала, что мои родители в раю. Я примерно представлял, что это где-то над небом. Я только не мог понять, почему они там оказались.

Учитывая теткино отношение к религии, странно, что она говорила со мной о рае. Возможно, она решила таким образом помягче сообщить мне горькие вести. Но нет никакого способа мягко рассказать человеку о смерти родителей.

Я пребывал в состоянии шока. Весь день в доме было много людей: тетка, дальние родственники, соседи, друзья родителей… Надо мной все время мельтешили незнакомые лица. В тот день я единственный раз в жизни услышал о том, что же случилось с родителями. Тетка не говорила со мной об этом ни разу за все те годы, что я жил у нее. Кто-то в переполненной комнате сказал, что на дорогу из канавы выскочила овца, и отец попытался резко объехать ее. «Это случилось у хижины на болоте в Барвасе — ну, той, с зеленой крышей», — сказал гость. Все говорили тихо, и я едва сумел разобрать: «Машина перевернулась раз шесть, а потом загорелась». Кто-то сдавленно вздохнул и произнес: «О боже, какая ужасная смерть!»

Я проводил много времени у себя комнате и едва замечал, что к нам снова кто-то приезжал, ставил машину у дома, а потом уезжал. Меня все хвалили, говорили, какой я храбрый. Тетка рассказывала гостям, что я не пролил ни слезинки. Сейчас я знаю: если человек над чем-то плачет, значит, он с этим смирился. А я еще не был готов к этому.

Я сидел на краю кровати, не чувствуя холода из-за охватившего меня оцепенения. Мою комнату заполняли знакомые вещи: панда, с которой я ложился спать. Снежный шар с Санта-Клаусом и оленьей упряжкой, который я получил в подарок на прошлое Рождество. Большая коробка с игрушками, в которые я играл совсем маленьким: детали конструктора «Лего» и яркие пластмассовые формочки. Футболка сборной Шотландии с надписью «Кенни Далглиш» и цифрой «семь» на спине. Футбольный мяч, который отец как-то в субботу купил мне в спортивном магазине Сторновэя. Коробка с настольными играми. Две полки детских книг. У моих родителей было не так много денег, но они следили, чтобы я ни в чем не нуждался. Так было до сих пор. А теперь они не могли дать мне то, что было мне нужнее всего.

Пока я сидел, мне пришло в голову, что я тоже когда-нибудь умру. Раньше я никогда об этом не думал, и теперь эта мысль сражалась с горем за место в моей коллекции ужасов. Но скоро я изгнал ее, решив, что мне всего восемь, а значит, умру я очень нескоро. Так что буду думать об этом, когда настанет время.

И я все еще не мог плакать.

В день похорон погода как будто отражала гнев и отчаяние, с которыми я еще не мог совладать. Декабрьский ветер нес с моря дождь, смешанный с мокрым снегом, задувал нам под зонтики и в лица. Было очень холодно.

Я помню только серое и черное. В церкви состоялась долгая служба; в моей памяти до сих пор звучат гэльские псалмы, которые поются без сопровождения. Они стали подлинным выражением моего горя. Потом гробы вынесли на дорогу у нашего дома и водрузили на поставленные там стулья. Больше ста человек пришло попрощаться с моими родителями под проливным дождем. Черные пальто, шляпы, галстуки, зонтики, которые ветер так и норовил вывернуть. Печальные, бледные лица.