Сижу на нарах - [3]

Не будут рейсы по дождю.

Не подчинился дождь вождю,

который в будке над страной

не перекроет — проливной.

…Сиди, коньяк тебе и сон,

не спи — залезет муха в рот.

Сиди, товарищ Кацнельсон,

сиди и вянь, как бутерброд.

А самолет не полетит:

сгорело небо — дождь в золе.

Сиди, пока ты жив и сыт,

пока ты, гнида, на земле.

31 декабря 1959, Пулково

Перегрузки

А. Битову

Перегрузки кислого тела,

переборы хмельного сердца.

До того серьезное дело,

что ночами трудно раздеться.

…Провода моих перегрузок —

Что гудите, нервы, сердито?

Обойдемся без пошлых музык

в винной пляске святого Витта.

Самолетиком дряхлым рокочешь,

надрываешься, точно пахарь…

Вроде, сгнил человек, а — хочет!

Голова уже, как папаха, —

вся чужая, вся меховая,

еле-еле… едва живая.

Отчего мои перегрузки?

Оттого, что живу по-русски.

17 ноября 1963, Москва, Внуково

Дым

Посвящается И. С. Тургеневу

Не дымок растаял на рассвете, —

улетучились жена и дети.

Покрупнели щели на полу.

Угнездился таракан в углу.

Хорошо, что не было пока

не шестидесяти — сорока.

Хорошо, что водки было много.

Дым друзей клубился у порога.

1969

«Отпусти меня, боль, отпусти…»

Отпусти меня, боль, отпусти.

Есть у пьяниц пароль: не грусти!

Не грусти, моя свет-красота,

ты всегда настоящая, та.

Ты прости мне проделки мои.

Отпусти меня жить в соловьи.

Буду тихо любить, как светить.

Подзаборной кончине — не быть.

Отпусти меня в обморок вьюг,

в сердце друга, как будто — на юг.

Отпустила вселенская боль:

окунулась душа в алкоголь.

1963

Одоленцы (зеленые бесенята)

Мне показалось: позвонили!

Я вышел в ночь. За дверью пусто.

То одоленцы поманили…

И я пошел за ними шустро.

Осиротей моя семейка,

заплачьте, розовые дети!

Бульвар, холодная скамейка.

Осенний сексуальный ветер.

Я вновь покинул чистых комнат

геометрическую скуку.

Мне эта ветреность знакома.

Ее постиг я, как науку.

Любовь, разлука… Их немало

у жизни — одоленцев шалых.

А в чистом поле Русь дремала

на белоснежных покрывалах.

1966

«Зеленые лица сосудов…»

Зеленые лица сосудов,

одетых с утра в пиджаки,

не чуют ни чуда, ни зуда,

когда им читаешь стихи.

…Писать для порожних бутылок

и ждать, притаившись, как плут,

когда — об коньячный затылок

тебя самого разнесут!

1973, Секешфехервар

В подвальчике

В. Бахтину

Это плачет дождь, и только, —

по тебе или по мне.

Металлические столики

в нечаянном вине.

Это розовый комарик

набухает на виске.

Это бегает сударик

с полотенцем на руке.

На лице твоем порода

чуть наметила скулу…

Это плачет непогода,

слезы льются по стеклу.

Нас никто не замечает,

кроме Бога… Ты не плачь.

А головушкой качает

дядя Коля. Он — стукач.

1961–1991

Домино

Там играют в домино

резво, дымно, бесполезно.

Тетка сплюнула в окно,

так как все в нее не влезло.

Потому что студень был

так хорош и уникален,

что в подъезде пес завыл,

весь окурками завален.

Кастаньеты домино —

пульс безбожного столетья!

Тетка выпала в окно.

Постарели за ночь дети.

Дети. Дяди. Домино.

И, как бел-туман, вино…

1963

Праздник

Мертвых елок на помойке

рассыпаются тела.

Стихли знойные попойки,

снедь слиняла со стола.

Баба хмурая, как буря,

что прошла над городком,

на крыльце стоит и курит,

посыпая матерком.

Нищих нет. У павильона,

запихав бутыль в штаны,

на снегу уснул гулёна

в ожидании весны.

Воробей над ним поплакал,

капнув белым на треух.

Подошла, зевнув, собака,

проворчала: «Вот лопух…»

Участковый дядя Коля

прочитал пивцу мораль:

«Замерзай, но выйди в поле

за черту! Задвинься вдаль!

Не тревожь народ, скотина,

под святое Рождество!»

…Новогодние картинки.

Праздник. Только и всего.

1969

«Ведро вина, бок ó бок кружки…»

Ведро вина, бок ó бок кружки.

Дружки гуляют и подружки.

В углу кого-то вяло режут.

Окольцевал иных — картёж.

Сверкают зубы. Блещет нож.

И все загадочней и реже

смеется наша молодежь.

1962

«Ночью в пьяный Институт…»

Ночью в пьяный Институт

хваты — дурочку ведут.

Прислонились с двух боков

двое старых мудаков.

И ведут в огромный мир,

как в общественный сортир.

Шепчет девочка слова:

«Мама, мама, ты права…

Мама, мама, я пропала! —

Меня любит, кто попало».

Вдруг навстречу из-за тына

появляется детина.

Двух вонючих чудаков —

лоб об лоб — и был таков.

Взял девчонку на буксир

и ведет в загробный мир:

он ведет ее туда,

куда не ходят поезда,

где течет назад вода,

где растут в себя цветы,

куда не вхожи я и ты.

1991

«Хожу по престижным квартирам…»

«Кому повем…»

Хожу по престижным квартирам,

вино вымогаю — не хлеб.

Приветствую вас, командиры,

владыки алкашных судеб!

Меня ли к столу зазывают, —

дымится оранжевый борщ…

О, праздничный хруст караваев,

свинины вершковая мощь.

Как вкусно. Как стыдно-обидно.

Но рюмку нальют, и — плевать!

И совесть — с отрыжкою сытной —

как девка, пошла танцевать.

Но кто… невесомость поднимет?

Незримость печали узрит?

Кто выхватит сердце — не имя, —

пока это сердце горит?

1961

Стихи, написанные в ресторане «Корюшка»

Г. В. Мельникову

Сидим, тяжелые, с тобой.

Тебе — шестьсот.

Мне — три по триста.

Я — от рождения тупой.

Ты — сын расстриги-коммуниста.

Учти, никто нас не поймет.

Тебя во сне обнимет скука.

Меня положит брат в комод

и до утра забудет, сука.

Нам станет плохо.

По весне —

о нас сболтнут: уплыли, вроде, —

по ватерлинию — в вине.

Причем, один из двух — в комоде.

1964

С получки

Пьяные бабы множат морщины.

Пьяные ползают черви-мужчины.

Пьяные руки не цепки, но липки.