Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения - [42]

Кончилось моя самонадеянность плачевно.

Моя рыжая, высокорослая, массивная скотина, до того стоявшая спокойно и меланхолично, в момент, когда я только вставил ногу в левое стремя и начал взлетать, высоко задрав правую ногу, в седло, вдруг резко прыгнула вверх и вперед, подскочила, буквально, как бешеный паук, как перепуганная жаба! Через мгновение я уже видел себя, летящего где-то высоко в воздухе, покуда мой конь галопом уносился в сторону Саратана. Тяжелые Сумины хлопали его по круглым бокам, задние копыта быстро мелькали, поднимая адскую пыль. Через пару секунд я с грохотом упал на спину, слава Богу, на мягкую траву, и услышал вокруг себя громкие мат и хохот. Весь Саратан гогочет и потешается надо мной.

Матерятся и пускаются бегом в погоню за мерином два наших проводника, Марат и Тимур, а хохочут и покрикивают, ясное дело, несказанно довольные всем увиденным саратанцы. Им хотелось зрелищ – так я дал им зрелище! Заливаются счастливым смехом и мои верные друзья (Лена, да Катя, да Алина, да Сергей, да Слава), ну как же тут можно удержаться! Как любит говаривать один из моих друзей: «самый искренний смех – злорадный!». Однако на всякий случай все они, как один, просят проводников, которые скоро вернулись с моим нервным беглецом, придержать поводы их собственных лошадей, пока они будут рассаживаться по седлам.

– Чего этот черт меня сбросил-то? – спрашиваю я, сильно раздосадованный, Марата.

– Наверно, куртки испугался, – пожимает плечами Марат. На мне и вправду ярко-красная горная куртка. Возможно, Марат и прав. Действительно, обычно коню надо два-три дня, чтобы привыкнуть к новому седоку, не пугаться его. А тут новый седок, резкий, да еще в красной куртке – несложно было испугаться и понестись без разбору куда глаза глядят!

– Это не наш конь, мы его сами взяли у соседа. Потому и не знаем, какой он, что у него на уме! К чему он приучен, у соседа-то! Черт его знает! – поясняет Тимур.

Марат крепко берет моего детину под уздцы, и я осторожно взбираюсь в седло. Мои друзья также рассаживаются в седлах, хватают в руки поводы. Поляна чиста, все вещи упакованы и навьючены. Можно, наконец, трогаться. Толпа саратанцев долго стоит и смотрит нам вслед, пока мы не скрываемся из виду.

Неспешно проезжаем деревню. Жара. Тишина. Опять ни души. Видимо, все кто свободен, кто сейчас не на полевых работах, собрались на нашей веселой поляне. Только у мостика через речку лежит на животе, головой вниз, наклоном к речке, мертвецки пьяный мужик в кирзовых сапогах. Рядом с ним сидит и сторожит его беспробудный сон преданный лохматый пес.

Слава и его больная лошадь

Сразу за мостиком через Саратан, маленькую шуструю речку, правый приток Башкауса, мы сворачиваем направо и начинаем неспешный подъем на север по автомобильной проселочной дороге. Весь саратанский бедлам, все треволнения минувших суток, вся эта трескотня и заполошное мелькание, долгая и бессонная беспокойная ночь остаются позади. Мы все здесь, в сборе, здесь наши проводники, наши кони, наши вещи и наши припасы, иначе говоря, все у нас теперь складывается просто превосходно! Мы обретаем покой и радость. Раскачиваемся в седлах, едем медленно и спокойно. Со всех сторон нас обступает красивый лес, сквозь ветви и хвою падают с неба и легко бегут по нам золотые струи солнечного света. Дорога петляет все выше, прозрачным свежим лесом, повсюду вокруг разливаются покой и безмятежность. Ни людей, ни машин, ни мотоциклов – одни только небо, горы и деревья!

Так мы едем не спеша часа три, минуем ту самую лесопилку, где накануне ожидали нас проводники, видим их свежее костровище, и забираемся еще выше. Наконец, отъехав подальше от Саратана, мы решаемся встать на отдых на небольшой лесной полянке близ речки, которая здесь, наверху, уже превратилась в крохотный ручей.

Вновь быстро вырастает наш маленький палаточный лагерь, разгорается костер, заправляется суп, заваривается чай. Скоро вечер и погода внезапно начинает быстро портиться. В июле, ни с того ни с сего, среди жаркого солнечного дня, небо быстро чернеет и из низких сизых туч принимается валить нам на головы плотный мокрый снег. Так часто бывает в горах: только утром купались и загорали в теплой речной протоке, а поднялись повыше – и попали в плотный снежный заряд, в настоящую зиму!

Зеленая трава за какие-то четверть часа покрывается толстым слоем снега. Он высыпается из туч серыми и белыми полосами, валится наискосок, скрывая от нас окружающий лес и делая его призрачным и мерцающим. Наши палатки в считаные минуты покрываются снизу доверху тяжелыми влажными перинами снега, он съезжает по мокрой ткани тентов вниз, шурша и обильно выделяя из себя ледяную воду. Вода стекает тонкими ручейками по отсыревшим зеленым стенкам. И внутри платок, и снаружи чертовски холодно и сыро. Мы греемся у костра, натягиваем на себя зимние вещи, наши пальцы красные и закоченели. Мы собираемся в одной тесной палатке и снова режемся в дурака, поглядывая наружу через раскрытые входы, за которыми не переставая валит густой снегопад. Потом, когда темнеет, мы устраиваемся на ночлег, свернувшись в спальниках, и засыпаем под шуршание снега на палатках, под ровный шум леса на ветру. Нам замечательно в наших сухих и теплых убежищах: нигде и никогда так покойно не спится, как в палатке, занесенной снегом! Снежная июльская ночь накрывает нас серым мягким пологом…