Сиваш - [35]
— То и плохо, — ответил солдат. — Неизвестно, что делать и как быть. Пошел бы домой хоть на четвереньках, да не пускают. Сразу «дезертир!» — и к стенке. Вон Слащев наворотил…
Матвей сказал:
— Разом разошлись бы. Всех к стенке не переставишь…
Офицеры разъезжали вдоль растянувшейся колонны, торопили. Близ повозки проскакал офицер, замолчавший было Матвей вновь заговорил:
— Ты не умный, если служишь офицерам. Давно бы надо вам разойтись по домам.
— И мы думаем так. — Солдат поежился. — Но вот бежим своей властью, не зная куда…
Матвей засмеялся:
— Добежите до моря, там с музыкой вас поведут во дворцы, в купальни. Каждому выдадут жену, булку с салом и бочонок вина…
— Не смейся, — вздохнул солдат. — Может быть, наше дело конченое. Ведь генерал не потерпит, это мы понимаем.
Когда солнце поднялось высоко, над колонной с грохотом и тарахтением, в то же время плавно и неспешно закружился аэроплан.
— Э-э! — сказал солдат. — Генерал подглядывает! Плохо дело…
— Зачем плохо, — подмигнул Матвей. — Сейчас он будет сбрасывать подарки.
— Нам попадет, и тебя не минует в куче, — не замедлил с ответом солдат.
Привалы были недолгие. Солдаты разбирали с повозок свои мешки, потом снова складывали, и все двигались дальше на юг, к Симферополю. Джанкой остался далеко слева, к нему и близко не подходили. Стало смеркаться, когда вышли к железной дороге, южнее Джанкоя, севернее Симферополя, в открытой степи.
И вдруг темное стекленеющее небо осветили вспышки. За черными тополями, за станцией и за товарными вагонами, за хатами по другую сторону пути послышались стук винтовочных выстрелов и татаканье двух пулеметов.
Матвей услышал крики, брань, команду… Колонна сломалась, смешалась. Потом одни бросились в степь, другие орали:
— Стой!
Третьи кинулись к повозкам, хватали свои и чужие мешки. Офицеры на лошадях гнались за солдатами и стегали их нагайками.
Матвей соскочил с повозки и за теплыми, мохнатыми лошадиными боками спрятался от пуль. Офицеры ускакали вперед, под выстрелы. У повозок никого не осталось. Скоро затихло и впереди. Без винтовки и шапки прибежал с повисшей рукой какой-то солдат.
— Ой, братушки, засада! Там орудия и кавалерия… Бьют смертельно, требуют сдаваться! Наши офицеры велели стрелять, а ребята не схотели. Офицеры застрелили своих солдат, восемь человек, сами к пулеметам. Но тут свои же солдаты навалились, связали их…
— Что ж теперь делать? — сам с собою заговорил Матвей и сам же себе ответил: — А вот что: к Сивашу… Ранними утрами по глухим дорогам, а то и просто по целине подаваться домой.
Ночью Кадилов пришел из штаба возбужденный, сбросил сапоги, кинулся на полку. Нынче в двенадцать пополудни летуны донесли: Орлов с полком обошел Джанкой и вдоль железной дороги бежит на Симферополь. Слащев приказал полковнику Выграну, и тот с конным полком и восемью орудиями двинулся преследовать. В сумерках настиг Орлова, обошел степью и возле Сарабуза устроил засаду. Полк Орлова подошел, и началось. Орловские солдаты увидели, что дело плохо, стали сдаваться. Офицеры начали расстреливать их, сами бросились к пулеметам. Тогда солдаты схватили офицеров, и руки назад…
— И Орлову? — Олег сидел на полке, качаясь, как турок на молитве. Олегу было жалко Орлова. — И ему руки назад?
— Удрал в темноте, — ответил Кадилов. — По телефону передали: Орлов, Дубинин и еще человек тридцать прорвались, ускакали на лошадях. Да, Оля, бежали… Куда? На юг, в леса. Всё! Кстати, нет ли у тебя бумаги цигарку скрутить перед сном? Папиросы кончились. У тебя в карманчике есть, дай-ка сюда, голубчик…
Кадилов взял Олегову гимнастерку, неспешно вынул письмо, чиркнул зажигалку и поджег его.
Грустными глазами Олег смотрел, как горит листок. Вместе с пеплом от бумаги истаяло самодовольное чувство самостоятельности и смелости. Снова — противная беспомощность, одиночество…
Наступило чудесное, с пением птиц и теплым ветром, весеннее утро. Олег вышел на платформу и медленно побрел в штабной вагон.
Кругом все казалось тихим, мирным, небо было синее. И вдруг на станции забегали: со стороны Сарабуза подошел поезд. Один из товарных вагонов был заперт большим висячим замком и охранялся усиленным нарядом. Олег подошел. В чем дело?
— Орловцы! — ответил один из конвойных.
На платформе показался Слащев, как всегда, в сопровождении чинов штаба. Генерал поравнялся с товарным вагоном и приказал открыть. С грохотом отодвинулась тяжелая дверь. Орловцы — шестнадцать офицеров — лежали на полу. Руки их были связаны. Оборванные, избитые, они встали на колени и, щурясь от яркого света, без страха смотрели на Слащева и свиту. Генерал, расставив ноги, заложив назад руки, казалось, с интересом рассматривал пленных. Его бледное лицо светилось добродушным весельем, а в глазах таилось отчаяние.
— Что, господа, доигрались? Скажите, что сделать с вами? — спросил Слащев.
Офицер с окровавленной головой подполз на коленях к двери, нагнулся, вглядываясь в Слащева.
— А, это ты, кокаинист!
И плюнул, попал в грудь генералу, на серо-голубую чистую шинель.
Дрожащей рукой Слащев достал платок. Однако не вытер шинель, только махнул по груди.
В романе ленинградского писателя Якова Ильичева «Турецкий караван» раскрывается важный эпизод из истории советской внешней политики первых послереволюционных лет, когда ее определяли В. И. Ленин и Г. В. Чичерин. Это — поездка главкома Украины М. В. Фрунзе с дипломатической миссией в Анкару к Мустафе Кемалю, возглавлявшему антиимпериалистическую буржуазно-национальную революцию в Турции. Много дней по горным дорогам Анатолии и в повозках и верхом продвигались посланцы Советского государства. Глубоко сознавая свой интернациональный долг, мужественно и целеустремленно М. В. Фрунзе и его товарищи преодолевают все трудности опасного пути.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.