Система мира 1. Золото Соломона - [123]

Башня — единственное, что было видно за пределами судна — долгое время оставалась в одной и той же точке по левому борту. Сейчас она резко сдвинулась, уменьшаясь в размерах. Течение гнало их в море.

— Что будет, если выстрелить из ружья, когда в дуле шомпол? — спросил Даниель из темноты.

— Сержант Шафто изобьёт вас до полусмерти! — отвечал драгун.

— А что будет с шомполом?

— Наверное, вылетит, как копьё, — сказал драгун, — если не застрянет в дуле и всё это дело не взорвётся у вас в руках.

— Я хотел бы проделать дыру в запертом сундуке, — объяснил Даниель.

— У нас есть топор, — предложил драгун.

— Сундук окован железом, — ответил Даниель.

Но он уже отказался от идеи стрелять шомполом или вообще чем бы то ни было по тикающему сундуку, понимая, что адскую машину можно с тем же успехом не повредить, а взорвать.

Как только Даниель понял, что они совершенно точно обречены, на него снизошло странное умиротворение.

Он спустился в трюм, чтобы сказать это всё Исааку, которого они бросили в темноте. Даниель ожидал упрёков, но, посветив фонарём, увидел, что Исаак лежит, прижав ухо к сундуку, словно врач королевы Анны, проверяющий, бьётся ли ещё её сердце.

— Это Томпионов механизм с балансиром, — объявил Исаак, — очень массивный. Как будто часы сделаны для великана. Но сделаны очень хорошо. Ничто не скрежещет, шестерёнки крутятся легко.

— Попытаемся его взломать?

— Встраивать смертельные ловушки в замки научились задолго до первых адских машин, — заметил Исаак.

— Понимаю, — сказал Даниель. — Однако альтернатива — ничего не делать и ждать, пока нас разнесёт в клочья…

Он не договорил, потому что Исаак зажмурился и, приоткрыв рот, сильнее припал ухом к железной оковке сундука.

— Что-то происходит, — провозгласил Исаак. — Есть закреплённый стержень. Вращается кулачок… — Он открыл глаза и отпрянул, словно только сейчас осознал грозящую опасность. Даниель поддержал его за руку, помогая встать, и тут же поймал в объятия, потому что гукер сильно накренился на морской волне.

— Ну, — спросил Даниель, — готовы ли вы узнать, что будет потом?

— Я уже сказал, там какой-то механизм.

— Я имел в виду, после смерти, — сказал Даниель.

— К этому я готов давно, — отвечал Исаак. Даниель вспомнил Троицын день 1662 года, когда Исаак покаялся во всех прежде совершённых грехах и приготовил место для записи новых. Появилось ли что-нибудь на той странице? Или она по-прежнему чиста?

— А вы, Даниель? — спросил Исаак.

— Я приготовился двадцать пять лет назад, когда умирал от камня, и с тех пор часто раздумывал, когда же Смерть удосужится за мной зайти.

— Тогда нам обоим нечего страшиться, — сказал Исаак.

На чисто интеллектуальном уровне Даниель был с ним согласен, но всё равно подпрыгнул, когда в сундуке что-то механически лязгнуло и крышка откинулась на двух мощных пружинах. Что произошло дальше, Даниель не видел, поскольку (как позже со стыдом осознал) спрятался за Исаака. Теперь он шагнул вперёд. Фонарь был больше не нужен: сундук излучал собственный свет. Снопы разноцветных искр сыпались из трубок, торчащих как стальные пики на Старых каменных воротах Лондонского моста. На какое-то время Даниель ослеп, когда же глаза привыкли, увидел резную раскрашенную фигурку, подрыгивающую на пружине. Фигурка была в дурацком колпаке с колокольчиками, деревянная физиономия кривилась в глупой ухмылке. То был чёртик из табакерки, или, как его ещё называют, Джек из коробка. Подсвеченный снизу бенгальскими огнями, он выглядел мерзко и жутковато.

Исаак подошёл к сундуку. Игрушка покачивалась над грудой золотых монет — они хлынули через край, когда сундук открылся, и продолжали скатываться на палубу. Одна замерла в нескольких дюймах от Исааковой ноги. Тот нагнулся её поднять. Даниель, вечный лаборант, поднёс фонарь. Исаак смотрел на неё четверть минуты. У Даниеля затекла рука, но он не смел шелохнуться.

Наконец Исаак вспомнил, что пора бы уже и задышать. Он тихо причмокнул губами, восстанавливая речевые способности.

— Мы должны немедля возвращаться в Тауэр.

— Я всецело за, — отвечал Даниель. — Боюсь только, что течение Темзы и Медуэя — против.