Система - [94]

Сява тоже кое-чего не понимает. Не понимает, зачем вся эта толпа, каждый раз ведёт себя одинаково, прекрасно зная, чем это закончится. Не понимает что такого страшного в этом слове ЧМО, если оно ничем не подкрепляется. От этого слова ему не хуже и не лучше. У него не вырастают рога, не появляется на лбу третье ухо, он остаётся таким же, как и был. И вокруг ничего не меняется, он так же продолжает делать то, что и делал здесь. А здесь он учится, занимается физподготовкой и читает книги. В конце концов, если это слово и должно обладать мистической силой, то к нему оно не имеет отношения. Ведь последним в казарму всегда заходит сам Куба.

Куба не спеша поднимается по лестнице. Ему тоже интересно, почему все эти парни, по крайней мере большинство из них с охотой принимают правила очередной глупой игры, которую им навязывают. Игра, в которой никто ничего не выиграет. Игра, в которой есть только один проигравший и тот всем известен. Даже если бы этот амбал прикидывающийся валенком, не приходил раз от разу последним, всё равно это последнее место не подразумевает под собой каких-нибудь наказаний. Вывод напрашивается только один. Они просто любят играть. Только в игре они могут доказать себе и другим, что они не хуже всех. Он остановился в пролёте и смотрит в большое во весь рост окно. Сейчас уже не так темно как зимой, и сумерки только сгущаются, выкрашивая плац в голубоватый оттенок. Снег уже сошёл, но Куба вспоминает тот день, когда он густым двойным слоем побелил плац. Тогда с Мироном, его земляком из Тагила они придумали эту игру. Выстроили роту повзводно и заставили лечь на плац. Потом, покатываясь от хохота, отдавали команды «Смирно», «Направо», «Налево». Лежащие серые тела смотрелись нелепо посреди плаца, посреди огромного военного училища, которое находилось в центре огромного города. Тогда он вспомнил картинку из школьного учебника, где какой-то полководец после боя, стоит над поверженным войском. Здесь было всё точно так же, только полководец сам собственноручно поверг свое войско, заставил его лежать в тонких шинельках в мороз на снегу.

Он заходит в казарму. Вальяжно, стуча каблуками, вышагивает по до блеска вычищенному паркету взлётки, взглядом царя джунглей окидывает большое помещение, заставленное двухъярусными кроватями. Сейчас свободное время перед отбоем. Кто-то старательно пришивает подшиву, кто-то гладится, набирая в рот воды и пшикая ею на гимнастёрку, кто-то развешивает портянки в сушилке. Кубе нравится наблюдать за этой оживлённой суетой.

Всё таки не каждому дано, быть лидером, управлять людьми. Далеко не у многих есть врождённые задатки командира, как у него. Но ведь все они учатся здесь на офицеров. Зачем?

Вот, например он. Куба с усмешкой смотрит на пухлого Пончика, который матерится себе под нос, больно уколовшись иголкой, пришивая пуговицу.

Или они. Мика и Сёма два длинных сухопарых чудика, похожие друг на друга как родные братья снова притихли в углу, и рассматривают порнографические карточки.

Или он.

Васютин, высунув набок язык, начищает бляху пастой Гое.

Основная масса парней курит в подъезде и оттуда тянет едким душком «Примы».

– Эй, я же сказал, чтобы в десять труб не дымили. Щас всю располагу провоняете, Гнус опять верещать будет, – орёт он, высунув бритую голову в пролёт. – Окно пошире откройте!

Снова заходит в казарму, походя, не поворачивая головы, обращается к худющему как японский пинчер дневальному:

– Рэмбо, если чё, я в Ленинской.

В Ленинской комнате есть то, чему завидует вся учёха. Японский видеомагнитофон расположился на крышке большого тоже японского телевизора. Это подарок сделанный роте одним из родителей. Папашка таким образом позаботился, чтобы его избалованное чадо не притесняли. Схема сработала, только с небольшим перекосом. Теперь мажорика не трогали и даже называли по имени, но ненавязчиво и с нажимом просили еженедельно приносить в роту новые видеокассеты. Из-за этого видика, рота превратилась в проходной двор. В выходные, когда старших офицеров не было, здесь в Ленинской комнате стали собираться целые толпы служивых, чтобы посмотреть очередной голливудский шедевр. Благодаря этим киносеансам, у Кубы появился большой круг знакомых из курсантов других рот, солдат срочников и даже офицеров. Умело воспользовавшись новыми знакомствами Куба наладил торговлю анашой, и кроме хорошего навара имел большое уважение среди учащихся. Здесь в Ленинской комнате, Куба организовал свой офис. Именно здесь он проводил встречи с клиентами и совершал сделки, поэтому вечерами в эту комнату запрещён вход простым смертным.

Куба открывает дверь. Телик включен, а на одном из стульев, закинув ногу на ногу, сидит коренастый грузин Кацо, взводный из третьей роты.

– Какие люди! – Куба размахивается, чтобы отбить пять. Кацо вальяжно вытягивает огромную короткопалую кисть ладонью вверх. Кацо спортсмен, борец, очень жесткий и правильный парень является заметной фигурой в училище. Его визит стал неожиданностью для Кубы, ведь Кацо как раз не только не употребляет шмаль, а является её ярым противником. Впрочем, на их с Кубой тёплые отношения это никак не влияет и Кацо закрывает глаза на его маленький бизнес. Сейчас он в расстёгнутом кителе под которым чёрная атласная косоворотка расшитая золотыми узорами. Здесь только он может одеваться не по уставу. Вместо сапог на босых ногах тапки с широкими белыми перемычками. Такие тапки здесь тоже только у него. Кацо сидит, по-хозяйски раскидав обе руки за спинки соседних стульев, словно отгребая себе часть соседней территории. Поздоровавшись с Кубой, он тут же переводит огромные чёрные глаза на телевизор, где Влад Листьев объявляет значение очередного загаданного слова. Один уголок рта Кацо приподнят в довольной ухмылке, такое ощущение, что он пришёл сюда, чтобы посмотреть «Поле чудес».