Система - [105]

– Серёга, у меня в роте какая-то нездоровая канитель происходит, – длинный сухой Горчаков сгибается крючком над приземистым капитаном.

– Рассказывай, – Томилов внутренне напрягся, предчувствуя недоброе.

– Сегодня вся рота не поднялась по «Подъему».

– Как не поднялась? – деланно удивляется Томилов.

– Молча! Лежат как убитые и не встают. Я даже испугался сначала, не случилось ли чего. Дневальный раза три орал, а они хоть бы хны.

– И что?

– А потом вдруг вскочили все как по команде и строятся, как ни в чём не бывало.

– Ну и… Ты разобрался? Это что, саботаж?

– Да, как тут разберёшься, если они всей ротой…я уж и орал сначала, но бесполезно.

– А дежурный кто?

– Грузин этот…

– Бабуришвилли?

– Да, он.

– Ты его пощупай, может он заставил?

– Не похоже. – Горчаков крутит головой.

«А вот это уже интересно – думает Томилов. – А это уже хороший фокус». – Он на всякий случай оглядывает толпящихся офицеров, нет ли среди них ещё таких же задумчивых лиц. Но других командиров рот он здесь не видит.

– Ты уже сообщил? Рапорт подал? – настороженно спрашивает он, снизу вверх глядя на товарища.

– Нет ещё. Вот и думаю. – Горчаков прикуривает от бычка новую сигарету.

– Я бы тоже подумал, – Томилов трёт подбородок. – С одной стороны, саботаж штука неприятная, особенно если это происходит в твоей роте. А если посмотреть с другой стороны, вроде ничего криминального не случилось. Ну не встали по команде, потом-то встали. – Томилов, смотрит в сторону, словно разговаривает сам с собой. – Вроде все живы здоровы, больше никаких признаков саботажа нет. – Вдруг он хлопает Горчакова по плечу.

– Миша, я бы на твоём месте сейчас смолчал. Это конечно тебе решать, но…Вдруг это игра какая-то у них пари, или ещё что-то. Понимаешь? Может за этим ничего и не стоит серьёзного, а ты сейчас растрезвонишь на всю учёху. Потом, сам знаешь, что начнётся. И тебе от этого уж точно легче не будет. Погоди пока, понаблюдай за ними.

– Ты думаешь? Знаешь, я вот тоже к этому склоняюсь. – Горчаков с облегчением выпускает изо рта дымное облако.

Уговорив товарища молчать, Томилов прикрыл свой зад на случай, если история выплывет наружу. Ведь он тоже пока не собирается рапортовать, а так он будет уже не один.

Оглядывая офицеров, отодвигающих стулья, и рассаживающихся за огромный полированный стол он думает, что если сейчас кто-то расскажет такую же историю, ему придётся рапортовать тоже. Что он тогда скажет другу?

«Ничего, что-нибудь придумаю. Мишаня, парень доверчивый и добрый, он поймёт.»

Совещание прошло в штатном режиме и Томилов, выйдя на улицу, с облегчением вдыхает тёплый весенний воздух.

«Интересно, что Вы будете делать дальше, Акопяны».

3 мая 1994 г.

«Пока всё спокойно, как будто ничего и не было» – думает Томилов, спускаясь в цокольный этаж. Из солдатской столовой доносится осточертевший запах сечки и варёных яиц. Томилов как обычно не заходит в столовую, а остаётся ждать в небольшом помещении с одним столом для офицеров. Он никогда не завтракает. Бажин, уже ушёл, поэтому капитан сидит за столом в одиночестве и крутит в руках пластиковую салфетницу.

Бажин как будто успокоился. Вообще, люди быстро успокаиваются, когда понимают, что не владеют ситуацией. Они предпочитают о ней забыть. Но он, Томилов, спокоен только внешне. Он ждёт. Что-то должно произойти ещё, иначе это всё не имеет логики. Вот прямо сейчас он чувствует, что что-то идёт не так, но не может понять что. Какие-то звуки из столовой заставляют его насторожиться. Точнее отсутствие звуков. Где это бряканье ложек и звон стаканов? Там как будто всё вымерло. Капитан заходит в столовую. Первое, что бросается ему в глаза это то, что никто не притронулся к пище. Бачки с дымящейся кашей стоят в углах столов. Тарелки у всех пустые, в хлебницах горкой лежит хлеб, жёлтые пирамидки из масла на тарелках стоят нетронутые. О чём то яростно жестикулируя спорят деды Пермяков и Медведев, угрюмый ефрейтор Никулин наклонив голову разговаривает с Медягиным. Кирсанов, Емельянов, Афонасьев, сидят молча с довольным видом. Но никто не ест! По страдающим лицам духов видно, что они давятся слюной и сейчас для них одно из самых тяжких испытаний. Духи со страданием смотрят на еду, но никто не ест.

– Это что ещё за новости, солдаты? – Капитан идёт по проходу, заглядывая в тарелки. – Вы что голодовку объявили? – Не дождавшись ответа, он подходит к столу дедов.

– Медведев, объясни мне, что всё это значит?

– Не могу знать, товарищ капитан! – Медведев встаёт. – Наверное есть никто не хочет. Я же не могу им приказать есть? Наверное с вечера хорошо подкрепились, улыбается сержант.

– Отлично! – зло улыбается Томилов, а затем орёт: «Рота встать!».

Солдаты встают, с грохотом отодвигая стулья.

– Я вижу, что пища стала слишком калорийной. Нужно поговорить с руководством, чтобы Вам урезали па̀йки. Ну а пока, чтобы у Вас не было несварения, сегодня будем работать без обеда. Насчёт ужина уже посмотрим. – Говоря это он смотрит на готовых разрыдаться духов. «На них и давить не надо. Вечером они Вас сами сдадут с потрохами», – он переводит взгляд на Медного, а потом на Кира, который чему-то довольно улыбается.