Система - [10]

Этим утром всё изменилось. Кир первый раз за несколько месяцев хорошо выспался и проснулся, когда на улице уже было светло. Первое, что он видит, открыв глаза, довольное лицо Медного, который смотрит на него в упор.

– Ну как спалось инвалиду войны? – спрашивает он с издевкой.

Кир понимает, что прогон о событиях вчерашнего дня каким то образом дошёл до Медного.

– Отлично! – он улыбается, с иронией встречая выпад Медного.

Медный чинно проходится по палате, похлопывая себя книгой по ляжке, садится на соседнюю с Киром кровать, закидывает на неё ноги и скрещивает их по турецки.

– Слушай, – он, пристально глядит в глаза Кира, как будто изучая его. – Я никак не могу понять, ты на самом деле придурок, или просто прикидываешься?

– Не понимаю, о чём ты… – смущается Кир.

– Да я всё о том же. Ты постоянно оказываешься в каких то нелепых ситуациях, вроде вчерашней, и можно подумать, что ты жертва обстоятельств.

– Ну почему можно, так оно и есть. Вчера во всяком случае.

– Значит действительно придурок! – разочарованно вздыхает Медный. – Только не пойму, чему ты всё время улыбаешься. Тут ведь плакать впору.

– А чего горевать то? – наивно улыбается Кир. – Если родился таким, уже ничего не изменишь. Меня радует, что я не один такой. Нас большинство…

– Да уж, по крайней мере в этой роте. – смеётся Медный, оценивший шутку.

Кир замечает, что в палате их двое. Сегодня суббота и, скорее всего, «больные» курсанты ушли в увольнение.

– Ты проспал свой завтрак. – говорит Медный. – Я решил не нарушать твой сладкий сон и съел его за тебя. Ты ведь не против?

– Да на здоровье! – Кир с трудом скрывает негативное чувство. Последние три месяца он чувствует себя вечно голодным. Еду из столовой приносят прямо в лазарет и больные едят в соседней маленькой комнатке, больше похожей на туалет.

– А ты кто вообще по жизни? – Медный, неожиданно переходит на холодный серьезный тон.

– В смысле?… – мнётся Кир, – я… человек, простой обычный парень… – он понимает, что говорит словами из старой песенки.

– Простой советский человек, но все зовут меня генсек. Так что ли?

– Так точно, – смеётся Кир.

– А со своими общаешься как жулик. Вот поэтому я и не могу понять, кто ты?

– Просто, на гражданке вращался в соответствующих кругах, – решает признаться Кир.

– А чего же ты здесь-то забыл?

– Как это… призвали.

– Ты мне горбатого не лепи! – Медный впивается в него острыми серыми глазами . – Сейчас от армии откосить раз плюнуть. Сюда либо профессионалы идут, либо недокосившие дибилы.

Кир думает о том, к какой категории причисляет себя сам Медный, но решает, что задавать такой вопрос опасно.

– Мне просто стало скучно. Захотелось поменять что-то в жизни… – сейчас он говорит чистую правду.

– А теперь, я вижу, тебе не скучно. Ершик для говна и швабра помогают тебе познать мир во всех его красках. – Медный говорит с заметным сарказмом.

– Ну это временное явление…

– Почему? – удивляется Медный.

– Что почему?

– Почему ты решил, что оно временное?

– Скоро придут новые духи и…

– И что? – хмыкает Медный. – В лучшем случае ты сменишь тряпку на тумбочку. При любом раскладе, из всех цветов жизни ты увидишь здесь только зеленый и серый. Да, ещё коричневый. Это цвет говна. Сейчас я говорю про говно человеческой натуры, если ты понял. Я вижу, что ты пришёл сюда веселым и жизнерадостным парнем, но уйдешь отсюда другим.

– Каким?

– В лучшем случае унылой серой мышью, а в худшем – унылым говном.

– Время покажет, – Кир хочет свернуть тему.

– Оно покажет тебе всю низость человеческой натуры и всю глубину, на которую она может опуститься.

– Неужели всё так мрачно? – улыбается Кир, в попытке вывести Медного из этого ступора.

– Всё не так мрачно на словах, но гораздо мрачнее в реальности. Ты думаешь, почему я с тобой об этом говорю? Ты просто кажешься мне неплохим парнем. По крайней мере, лучше большинства и мне не понятно за каким хреном ты здесь оказался. Здесь крайняя степень несвободы, которую можно себе представить. В тюремной камере человек гораздо свободней…

– Ну уж нет! – Кир бесцеремонно вклинивается в монолог Медного, забыв о всякой осторожности. – Моей свободы у меня никто не отнимет…

– Солдат, лося… – негромко произносит Медный, глядя куда-то в сторону.

– Не понял? – Кир с недоумением смотрит на собеседника.

– Лося! – кричит Медный, в один миг наливаясь краской.

Кир подставляет ко лбу скрещенные запястья ладонями от себя. Он всё ещё растерянно улыбается.

Незаметный без замаха удар высекает из головы Кира целый сноп искр.

Через розовую дымку, застелившую глаза, постепенно начинает прорисовываться лицо Медного, словно на бинокле наводят резкость.

– Ты ещё по прежнему думаешь, что свободен, или повторить эксперимент?

– Не надо. Просто это не метод… – обиженно бурчит Кир.

– Это метод и ещё какой. – Медный потирает большой кулак. – Эффективнее его пока нет. Все эти «бла, бла, бла» чушь по сравнению с ним.

– И этим методом можно добиться свободы? – спрашивает раздражённый Кир.

– Нет, но им можно сделать несвободными других. Вернее сделать их более несвободными, чем ты. Человек изначально несвободен. Вся разница, лишь в степени его несвободы. Сейчас ты находишься в таком месте, где это проявляется в большей степени. Армия, это уменьшенная модель человеческой жизни, где всё сведено к примитивному уровню, но принципы точно те же.