Система и общие единые законы Мироздания - [10]

 

 

него голова, как у жабы, - обратил моё внимание волхв на ещё одного странного зверя, - обитает в Ладожском озере и на Оне­ге тоже. Эта небольшая тварь, около трех метров длины, пита­ется рыбой, зимой, очевидно, впадает в спячку, так как в этот период его никто не видит. Но зверь сильный, любые невода рвёт в лёгкую. Нечто подобное обитает в некоторых глубоких озёрах Якутии и в гигантских озёрах поймы реки Оби, там, где из-под земли бьют тёплые источники. Вот они, сибирские монстры, изображены у самой двери. Разглядел?

- Это не храм, - посмотрел я в глаза волхвов. - Скорее, на­глядная образная энциклопедия эволюции жизни. Лучшая в мире школа целостного представления о развитии на Земле всего жи­вого и человечества тоже! Теперь до меня дошло, откуда египтяне взяли моду уродовать барельефами колоннады своих храмов.

- Почему уродовать? - удивился Велемир.

- Потому что в египетских барельефах нет системы. Там всё подчинено прославлению царей и вельмож. А здесь, - показал я на потрясающую резьбу на брёвнах, - прослеживается чёт­кая система: начиная с появления на Земле первых растений и кончая нашей эпохой.

- То, чем ты так восхищён, юноша, - обнял меня за плечо Чердынцев, - обычный ликбез - самое доступное знание для начинающих.

- Но ведь оно потрясает!!

- Всё верно, потрясает таких, как ты, которые знают все­му этому цену, - показал волхв на украшенные тонкой резьбой стены храма. - Но для очень многих всё, что здесь изображено, является декоративной, ярко раскрашенной резьбой и только. И ничем ты их не прошибёшь.

- Потому что невежество сродни безумию, - добавил Велемир.

- Давайте ещё раз обойдём храм и обратим внимание на резьбу наличников окон, - предложил жрец. - Видишь, - про­должил он, показывая на окна. - На каждой стороне их по два.

Мы рассмотрели резьбу наличников на первой стене храма,

 

 

там, где изображены псилофиты, плауны, сингилярии и папоротники.

- А теперь посмотрим резьбу наличников окон на второй стене. Что ты видишь? - обратился ко мне служитель.

- Здесь совершенно другая резьба: листья плаунов встреча­ются, но они не главные, больше листьев древних папоротни­ков и каких-то ещё растений, которые мне не известны.

- Они никому не известны, - улыбнулся Чердынцев. - Наши деятели науки не хотят себе проблем. Перед тобой первые цветковые, юноша.

- Не может быть! - чуть не вскрикнул я от неожиданности.

- Может, ещё как может.

- Но ведь доказано, что первые цветковые появились в кон­це мелового периода, восемьдесят миллионов лет назад.

- А это что, по-твоему? - показал хранитель на странные растения.

- Похоже, цветы... — промямлил я. - У них по пять лепестков и внутри тычинки...

- То-то!

- Получается, что наша наука врёт?

- Было бы странным, если б она не врала - на то она и наука, - проворчал Чердынцев.

- Если верить тому, что сейчас перед глазами, то первые цветковые появились ещё в карбоне?

- Сначала цветковые являлись вместе с лишайниками и мхами подстилкой. Низшие: лишайники, мхи и грибы - об­разовывали почвы, а цветковые на них селились. Если бы не было в конце карбона травы, то чем бы тогда питались рас­тительноядные ящеры триаса? Псевдоучёные пишут о траво­ядных рептилиях, а травы у них появляются только на закате эпохи динозавров. Как это понимать?

- Может, они ели молодые побеги папоротников? - вставил я.

- Наверняка ели, но дело в том, что ни плаунами, ни па­поротниками без мощного травяного покрова миллионы тра­воядных рептилий никогда бы не прокормились. Речь идёт о биомассе, юноша. Самую большую биомассу дают не споро­вые, и не голосемянные, а цветковые. Их вот и изобразили на

 

 

этих наличниках строители храма. Но пойдём дальше. Что ты видишь? - обратился ко мне волхв Велемир, когда мы остано­вились у следующих двух окон.

- Очень тонкую резьбу, которая изображает и папоротники, и голосеменные, и цветковые в равных пропорциях.

- Это середина мезозоя, конец триаса, начало юры. Ты не заметил, Гор ковровые листья. Посмотри внимательно рядом с ветвью гинкго. И о чём это говорит?

- Очевидно о том, что цветковые стали превращаться в де­ревья.

- Всё правильно! На втором наличнике уже видны листья каштана. Так?

Я кивнул.

- Какой из этого можно сделать вывод?

- Два, - засмеялся я. - Либо строители ошиблись, либо в юре появились многие цветковые деревья, что опять противо­речит современной науке.

- Наука, наука!! Как ты надоел со своей наукой! Да забудь ты про неё, сейчас речь о другом, - проворчал Чердынцев. - До чего же ты въедливый - как сварливая девица.

- Да оставь ты парня, - оборвал хранителя Велемир. - У него сейчас крышу рвёт, разве не видишь?

- Вижу и удивляюсь, когда, наконец, эта крыша по ветру развеется.

- Ты бы лучше свою пургу поубавил, чем ворчать. Снега полную пазуху набило, опять придётся его вытряхивать.

- Ну ты возьми и успокой ветродуй, хотя бы на время.

- Надо было раньше об этом подумать... - отозвался Beлемир.

Слушая дружескую перебранку жрецов, я подошёл к следующим наличникам. На них не видно было ни листьев ленидодендронов, ни ветвей сингилярий, виднелись скрученные листья папоротников, побеги гинкго и ветви хвойных. Ровно половину занимали листья и ветви цветковых.