Сироты квартала Бельвилль - [43]

Марсель пожал худенькими плечами:

— Я и сам ничего толком не знаю. Знаю только, что Жаклин, как всегда, занимается каким-то благотворительным или вроде этого делом. Она ночью звонила матери, предупреждала, что задержится, чтобы мать не беспокоилась. Знаю, что у нее здесь спасалась какая-то девочка, которую потом старая мадам Мерак тоже ночью отдавала родителям. Что родители залили счастливыми слезами весь холл… Словом, если вы, ребята, ждете от меня вразумительного и связного рассказа, то сильно разочаруетесь. Я ничего не могу рассказать.

— Гм… На ловца и зверь бежит, — констатировал Бертран. — Жаклин просто везет на всякие такие истории. И всюду она впутывается. А мы — терпи и жди! — Он недовольно засопел в свою бороду.

— Давайте-ка лучше не рассуждать, а играть, — предложил Марсель. — Жан, Паскаль, проиграйте-ка свои партии соло.

И снова задвигались, отбрасывая на стены светлые зайчики, гитары, зазвенели золотые тарелки ударника, весь старый дом наполнился красивой музыкой и стал похож на музыкальную шкатулку. Иногда Марсель переставал аккомпанировать, раздраженно стучал кулаком по пюпитру, кричал:

— Врешь, Жан! Врешь, Паскаль! О, тупицы! Деревянные уши! Вы что, не слышите сами свое вранье?

И они повторяли еще и еще то одну, то другую музыкальную фразу, неудавшийся пассаж, придумывали вариации основной мелодии, более разнообразный аккомпанемент, работали в поте лица так, что Бернар, наконец, взмолился:

— Перекур, ребята. Марсель, нельзя же так, я весь взмок…

Но Марсель был беспощаден:

— Пройдем еще раз всю песню, потом отдохнем.

— Послушайте, ребята, а где же старая мадам Мерак? — спохватился Жан. — Обычно в этот час она приносила нам кое-что пожевать.

— Она лежит у себя, не надо ее беспокоить, — отозвался Марсель. — Хоть она и сказала, что дочь предупредила ее, но, видно, старушке очень не по себе. Да и бессонная ночь дала себя знать.

Музыканты снова взялись за свои инструменты. За окном уже начало чуть смеркаться. Уже погасал ленотровский садик во дворе особняка мадам де Севинье. Уже сгущались тени под аркадами площади Вож. Уже сиреневым сумраком начали отливать старые мостовые Марэ. И вдруг, когда оркестрик заканчивал очередной повтор, за дверями знакомый голос подхватил мелодию, вплелся в музыку:

В сорок лет обличаем неправду с оглядкой,

Нашу веру в бессмертье уносит, как дым…

— Жаклин! — радостно вскрикнул Марсель. — Наконец-то!

Музыканты побросали свои инструменты, столпились у дверей. Пришла не только Жаклин Мерак. За ней в дверях стояли рыженькая девочка, молодая женщина с черными, струящимися по плечам волосами и Анри Жюльен, радостный и чуть смущенный, с перевязанной бинтами большой собакой, которая тяжело лежала у него на руках.

— Вот и мы, — непринужденно сказала певица. — Нас много, но вы сейчас перезнакомитесь. И особенно предупреждаю: постарайтесь заслужить доверие и любовь Казака. Он здесь — самый главный.

25. Записки Старого Старожила

Уф, ну и ночка! С трудом выкраиваю несколько минут, чтоб записать все встречи и события. О сне не приходится и мечтать: то и дело раздаются звонки — телефон, посетители… То и дело надо с кем-то разговаривать, успокаивать, утешать. Но начну по порядку, то есть с того момента, когда на улице Фран-Буржуа я впустил в дом довольно растрепанную и даже не совсем одетую пару Круабон. Как сказала с юмором мать Жаклин, эта пара так залила радостными слезами весь холл, что пришлось все вытирать и выжимать тряпки. Это, конечно, для красного словца. Но они оба правда затискали, зацеловали свою маленькую, еле пробудившуюся дочку. Даже суховатый, всегда деловой мсье Круабон что-то долго вытирал носовым платком подозрительно красные глаза, а о мадам и говорить нечего — она просто плавала в слезах. Малышка тоже плакала, но когда родители стали добиваться, почему она плачет, Бабетт сквозь слезы пробормотала:

— Где моя собачка? Хочу собачку!

Пришлось ей обещать, что завтра к ней приведут Казака. (А где его искать? Это тоже проблема!)

Круабон повторил, что Жанин Буле таинственно исчезла из дома, оставив все свои вещи. Об этом уже пронюхали репортеры, и утром, наверное, будет напечатано во всех газетах. Полиция считает, сказал Круабон, что журналисты и телевизионная передача спугнули преступников, Поэтому Круабоны, зная, что их подкарауливают репортеры, которые дежурят у их дома днем и ночью, выбрались к Жаклин за девочкой через сад и сказали мне, что повезут ее не домой, а к друзьям, в Булонский лес, чтобы никто не знал о возвращении Бабетт. Круабоны заставили меня пересказать в подробностях всю историю похищения малютки, переданную Клоди. Я пытался уверить Круабона, что девочка ни при чем, что она — просто жертва мошенников, но он меня едва слушал, повторял, что все они одна шайка и что он будет требовать для всех самого сурового наказания.

Почему-то я не сказал ему, что Клоди тоже исчезла, — что-то не пустило меня, да и тревога меня грызла: а вдруг бандиты каким-то образом выманили, заполучили Клоди и Жанин и уже расправились с ними за предательство?

Круабон тоже считал, что телепередача только повредила розыскам. Преступники теперь настороже, постараются укрыться понадежнее, и полиции придется искать их где-нибудь за границей и под чужими именами. Он зло издевался над полицейскими, которые потребовали, чтоб завтра утром он разыграл спектакль в церкви Мадлен с подкладыванием денежного пакета в третий справа от входа пюпитр.