Сиротка. Слезы счастья - [183]

– Хорошо, что рядом со мной есть ты, а иначе я бы умерла от страха.

Овид повел ее на второй этаж. Он по привычке щелкнул выключателем, и сразу же зажегся свет.

– Лампочки горят, моя дорогая, и никто не колотит ничем по этим старым деревянным стенам. Может, ты сейчас просто перенервничала?

– Знаешь, я, пожалуй, выпью снотворное, чтобы заснуть. Черт возьми! Коробочка со снотворным лежит в выдвижном ящике кухонного шкафа. Ты не мог бы принести мне его вместе с большим стаканом воды?

– Хорошо, сейчас принесу. Извини, что хожу тут перед тобой голым. Мне хотелось надеть свою пижаму, но голос у тебя был таким испуганным, что я сразу же пошел к тебе.

Эстер слабо улыбнулась, то и дело поглядывая на тусклую лампочку, которая вроде бы только что перегорела, но сейчас почему-то светилась как ни в чем не бывало. Взяв Овида за руку, Эстер пошла рядом с ним вверх по лестнице.

– А может, мы быстренько поженимся? – сказал Овид. – Я не смогу чувствовать себя спокойно, если ты будешь в Робервале одна. Тебе нужен верный рыцарь, который находился бы рядом с тобой.

– Какое неподходящее место для того, чтобы делать предложение! И какой неподходящий наряд! Овид, мы с тобой друг друга почти не знаем. Ты сделал это предложение серьезно?

– Абсолютно серьезно. И оно основано на сложившихся реалиях. Если мы будем жить вместе, но при этом не поженимся, моя репутация как учителя будет запятнана. Да и твоя тоже. Мы даже можем потерять из-за этого работу.

Они вошли в комнату. Эстер хотя и была сильно взволнована из-за предложения, прозвучавшего из уст ее любовника, это не помешало ей заметить, что свеча погасла.

– Овид, это ты погасил свечу?

– Нет. Мне это даже вряд ли бы в голову пришло. Моя дорогая, чтобы погасла свеча, хватит и небольшого сквознячка.

Эстер, тяжело задышав, покачала головой, а затем подошла к свече и указательным пальцем сняла воск вокруг фитиля.

– Воск еще мягкий и теплый. Кто-то погасил свечу только что.

– Эстер, ты раздуваешь целую историю из какой-то мелочи. Я выбежал из комнаты, как угорелый, и тем самым создал поток воздуха, который, видимо, и потушил свечу. Ну ладно, ложись в постель. Все тихо, лампочки не перегорели, и никто не колотит по стенам.

– Овид, прошу тебя, попытайся вспомнить. Когда я тебя позвала и ты поднялся с постели, в комнате было темно или же ты видел пламя свечи? Ответь мне, это важно. Как бы там ни было, мне хотелось бы, чтобы ты осмотрел второй этаж и чердак. Вот что бывает, если не запирать входные двери на ключ! Ты помнишь о моей мечте? Я мечтала о доме, в котором чувствовала бы себя в безопасности! А тут все очень скверно…

Овид кивнул. Ему было жалко видеть Эстер такой перепуганной. Он надел пижаму, взял Эстер за руку и пошел вместе с ней осматривать соседнюю комнату, в которой стояли деревянная кровать без сетки и маленький шкаф.

– Если злоумышленник прячется в этом шкафу, то мы имеем дело с тщедушным доходягой, с которым я расправлюсь за пару секунд, – сказал Овид, подходя к шкафу и открывая его.

В ванной комнате тоже никого не оказалось. Не нашли они никого и на чердаке, освещенном попадающими в него через слуховое окно лунными лучами.

– Ну, теперь-то ты убедилась в том, что тут никого нет? – ласково прошептал Овид.

– Да, потому что в этом убедился ты.

Пятью минутами позже Эстер выпила снотворное и расслабилась в объятиях своего защитника. Он стал ждать, когда она заснет. Его успокоило то, что ее дыхание стало ровным, а тело расслабилось.

– Спи, моя дорогая. Тебе причинили слишком много зла, и поэтому тебе теперь везде мерещится опасность, – прошептал он, гладя ей волосы. – Спи спокойно, я рядом с тобой.

Роберваль, дом семьи Шарденов, тот же вечер

Киона держала в руках тетрадь с темно-зеленой обложкой – дневник Алиетты Шарден. Она прождала до этого позднего часа, прежде чем наконец-то достала эту тетрадь из шкатулки. Она стала ощупывать ее, чувствуя при этом исходящий от нее терпкий запах старой бумаги.

«Как-то странно думать о том, что моя прабабушка прикасалась своими пальцами к обложке этой тетради и ее страницам и что именно она положила в тот пакетик то ли еще свежие, то ли уже засохшие цветы! – мысленно сказала сама себе она. – На этой тетради наверняка остались отпечатки ее пальцев, как и частичка ее души».

От одной лишь этой мысли сердце Кионы забилось быстрее. У нее даже возникло ощущение, что сейчас возле ее кровати появится этот ее предок.

«Можно мне прочесть то, что ты написала? – прошептала Киона, оглядываясь по сторонам. – Ты спросила меня, почему я боюсь быть такой, какая есть. Знаешь, то, что я чувствую, иногда наводит на меня ужас. А ты? Ты чего-нибудь боялась?»

Киона не получила никакого ответа, и у нее не возникло никаких болезненных ощущений. Наконец она решилась. На первой странице она прочла: «Алиетта Шарден, Труа-Ривьер, 1858-й год». Сам дневник как таковой начинался с какой-то субботы – запись на третьей странице была украшена малюсенькими рисунками, выполненными фиолетовыми чернилами и изображающими цветы. Эти искусные рисунки поразили Киону.

«Так вот от кого у Лоранс ее талант!» – подумала она, прежде чем начала читать текст дневника, написанный убористым почерком с завитушками.