Сиротка. Слезы счастья - [173]
Киона встала и, со слезами на глазах и прерывисто дыша, убежала прочь. Ей сейчас хотелось только одного: исчезнуть, раствориться в ночи, шагать куда-нибудь до изнеможения – до такого изнеможения, которое она почувствовала, когда очень долго ехала на велосипеде, украденном у китайских поваров после того, как ударила топором и – как она тогда думала – убила Делсена. Остальные три девушки с изумленным видом посмотрели ей вслед, обратив внимание на то, что она побежала не к дому Лоры, а в противоположном направлении.
– Смотрите, она уходит с пляжа и направляется на улицу, – заволновалась Лоранс. – Пойдемте вслед за ней.
– Нет, она хочет, чтобы ее оставили в покое, – возразила Акали.
– Нужно дать ей возможность успокоиться, – сказала Мари-Нутта. – Скажите, как вы думаете: Киона сказала нам правду или же она, рассердившись, болтала что попало? Мне кажется, что она не решилась бы сделать это – бросить нам наше будущее прямо в лицо.
– Меня больше волнует то, что происходит с ней самой, – покачала головой Лоранс.
– Она терзается из-за смерти Шарлотты, и это вполне объяснимо, – заявила Акали. – Я уверена, что она вскоре вернется сюда. Нам нужно всего лишь подождать ее здесь, возле костра. К нам сюда скоро должны прийти Мукки и Луи.
Киона шла по бульвару Сен-Жозеф, держа руки в карманах своих штанов. Она беззвучно плакала, чувствуя облегчение оттого, что может пролить так много слез, вместе с которыми из нее постепенно выходили раздражение и горе. Если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, он принял бы ее за видавшую виды женщину, а не за девушку в возрасте шестнадцати с половиной лет. Черты ее лица посуровели, выражение янтарных глаз стало свирепым, а рот был приоткрыт так, как будто она собиралась вскрикнуть от негодования и бессильного гнева.
Она решила пойти одна в Валь-Жальбер, хотя уже и было темно. Она не боялась больше ничего.
«Я потеряла свою маму. Парень, про которого я несколько лет думала, что люблю его, попытался меня изнасиловать и даже уничтожить. Из-за меня умерла Шарлотта – да-да, из-за меня», – думала Киона.
Она зашагала более легкой походкой. Она с удовольствием прошла бы так много-много километров, однако у нее была конкретная цель, и она собиралась ее достичь. Ее измученная душа жаждала снова увидеть Валь-Жальбер. Там она сможет прижаться к своему коню и заночевать на лугу, на котором он пасется, под старой яблоней, защищающей днем этого коня от солнца. Ее убаюкает доносящийся издалека еле слышный шум водопада, и царящее вокруг безмолвие заставит замолчать тихий внутренний голос, терзающий ее вот уже несколько дней. Киона мысленно пообещала себе, что вернется в дом своего отца на следующий день, поскольку ей вообще-то нужно заботиться об Адели и Томасе. Устроенный ею кукольный спектакль детям очень понравился. Даже Катери, подражая Констану, смеялась и хлопала. Чувствуя на себе наивные взгляды четырех малышей, Киона вспоминала свое собственное детство – а точнее, те его восхитительные моменты, когда она играла в куклы с сестрами-близняшками и Акали или же когда вместе с Луи кормила сеном пони по имени Базиль.
«Детский смех – это настоящее благословение, лучшее из целебных средств, – прошептала Киона. – Возможно, мне следовало бы находиться рядом с ними с утра до вечера и спать возле их кроваток. Да, быть может, именно благодаря им со мной не будет происходить уже ничего плохого».
Вскоре она уже зашагала по дороге, ведущей в Валь-Жальбер вдоль полей, которые люди превратили в пашни еще в начале века.
– Моя сестра Эрмин одарила меня своей любовью, она спасла меня и оберегала, – довольно громко сказала Киона. – Мне хотелось бы сделать то же самое для этих двух маленьких детей, позаботиться о которых меня попросила их мать! Если им все-таки суждено отсюда уехать, я буду заботиться о них вплоть до отъезда.
Где-то рядом заухала сова: эту птицу испугал голос Кионы, довольно отчетливо прозвучавший в ночной тишине. Затем послышались чьи-то осторожные шаги: какое-то животное (а может, даже несколько), тоже испугавшись появления незваной гостьи, предпочло ретироваться в глубь леса. Киона, почувствовав, что у нее лихорадочно заколотилось сердце, положила ладони себе на грудь. Она почти ничего не ела с самого утра. Ее организм, измученный часто случавшимися с ней, Кионой, недомоганиями, иногда давал небольшие сбои.
