Сиротка. Слезы счастья - [141]

«Как это все-таки странно – эпизод из нашей жизни можно запечатлеть на кусочке бумаги», – сказала Киона сама себе тихим голосом.

Она знала, что индейцы не любят фотографироваться, потому что, по их мнению, фотографирование может украсть частичку души того, на кого наводят фотоаппарат. «А может, это и в самом деле происходит? – мысленно спросила себя она. – Ведь взгляды людей на фотографии сохраняют свою силу, а по выражению лиц можно догадаться, какие чувства эти люди испытывают. Запечатлеть чье-то изображение – это не так и безобидно. Уж я-то знаю».

Она использовала свое свободное время для того, чтобы снова и снова размышлять над своими медиумическими и прочими редчайшими способностями. Жослин – заботливый отец – помогал ей разобраться в них. Он уже много лет собирал научные и прочие статьи, посвященные паранормальным явлениям, и обсуждал их с Кионой, когда у нее появлялось желание это делать. В то утро он, ненадолго заглянув на кухню, чтобы наскоро позавтракать, зашел в гостиную.

– Как здесь тихо! – удовлетворенно вздохнул он. – Лоре дом кажется пустым, а я вот люблю, когда спокойно и тихо.

Он сел рядом с Кионой на диване. В комнате был включен светильник, потому что небо заволокли свинцовые тучи.

– Ты перечитывала эту дурацкую газету, моя малышка? Бадетта выполнила наше пожелание, она не стала писать о тебе подробно, но, несмотря на это, ее статья весьма поспособствует окончанию нашей спокойной жизни.

– Мне очень жаль, папа. Впрочем, если люди и станут приезжать сюда, то вряд ли их будет много.

– Но и этого будет вполне достаточно! Согласись, что одна небольшая фраза была излишней.

Он взял газету и громко прочел: «Эрмин Дельбо, знаменитая оперная певица, предприняла все возможные усилия для того, чтобы найти свою сводную сестру, которая, по-видимому, наделена медиумическими способностями».

– Я разрешила ей написать эти слова, папа. Сама Бадетта не осмеливалась этого сделать, она опасалась, что мне станут докучать. Однако в то утро, в которое она должна была уже уехать, я сказала ей, что она может упомянуть о моем даре. Папа, меня абсолютно не пугает то, что о моем даре узнают многие. Мне необходимо стать полезной, помогать другим людям. Бадетта пишет, что я сбежала, и это вообще-то чистая правда. Не осуждай ее. У нее не было другого выбора: ее главный редактор иначе попросту не отпустил бы ее сюда. Я была рада снова с ней увидеться, да и Нутта смогла пообщаться с нами. Знаешь, папа, моя двоюродная сестра станет знаменитой журналисткой. Она будет работать во Франции.

– Вообще-то она приходится тебе не двоюродной сестрой, а племянницей.

– Какой ты сегодня утром придирчивый! – возмутилась Киона. – Мы – я, Мукки и близняшки – решили считать себя двоюродными братьями и сестрами, потому что мы примерно одного возраста. Если рассказывать кому-то, какие родственные связи нас на самом деле соединяют, то придется объяснять, что Эрмин – это твоя дочь в браке с Лорой, а меня родила красивая индианка, являющаяся матерью твоего зятя. Согласись, что тут все слишком запутано и может вызвать кривотолки.

– А вот Эстер поняла все быстро! – проворчал Жослин.

– Она женщина незаурядного ума, папа. Я даже сожалею, что она покинула нас так быстро.

– Улица Марку находится не очень-то далеко от нашего дома! Мы частенько будем ходить к ней в гости, даже если придется там сталкиваться с Овидом Лафлером, который стал для Лоры объектом особой ненависти и отвращения. Ох уж мне эти женщины! Почему моя жена теперь отказывается приглашать к нам этого беднягу учителя и не хочет объяснить мне причину?.. Знаешь, что я тебе скажу, Киона? Я думаю, что Эстер сняла домик всего лишь для того, чтобы у нее была возможность беспрепятственно встречаться с этим своим другом.

Киона слегка улыбнулась, а затем сказала:

– Ты очень проницателен, папа. Но давай поговорим о чем-нибудь другом! Я вот тут некоторое время ломала себе голову по поводу своего природного дара, а еще размышляла над ролью фотографий – в частности, применительно ко мне…

– Говори, я тебя слушаю, моя маленькая, – оживился Жослин, радуясь тому, что Кионе захотелось поговорить именно с ним.

Лора заглянула в комнату, где они находились, не переступая порога. Она увидела, что ее муж и Киона сидят рядом друг с другом при свете электрической лампы, которую им пришлось включить, потому что дневной свет был из-за грозы очень тусклым. Они, казалось, вели такой сугубо личный разговор, что она предпочла им не мешать и пошла на кухню, где Мирей лущила фасоль.

– Не нравится мне такая погода! – посетовала Лора. – И тишина мне тоже не нравится.

– Иисусе милосердный, мадам, внутри дома, возможно, и тихо, но зато снаружи настоящий кавардак: грохочет гром, сверкают молнии. А еще слышно, как на озере плещутся волны.

– Я надеялась, что Эрмин пробудет здесь все лето, а ей пришлось поехать на берег Перибонки, чтобы помогать своему мужу! Вслед за ней туда поехали Лоранс, Мадлен и дети. Я не понимаю, зачем Эрмин привезла старую Одину в Роберваль. Одина ведь вполне могла дождаться их всех там, в Большом раю, вместе с Тошаном.

– Но ведь с вами тут остались ваш супруг, Акали и Киона! Наша Мимин пообещала вернуться не позднее начала сентября. Вам ведь известно, что она очень не любит разлучаться со своим мужем! А про эту женщину – бабушку Одину, как ее все называют, – вряд ли можно сказать, что она доставила вам много хлопот. Она тут поспала всего-то одну ночь, а затем пришлось отвезти ее в Валь-Жальбер, к Шарлотте.