Сиротка - [138]

Ханс рассматривал свой подарок, не решаясь его развернуть. Это был квадратный сверток, твердый и достаточно тяжелый.

— Открывайте скорее! — взмолилась заинтригованная Эрмин.

— Ну же, не теряйте времени! — поддержала дочь Лора.

Пианист выдержал паузу. Наконец он развернул бумагу и показал присутствующим стопку пластинок. И стал читать вслух названия:

— «Богема», «Тоска», «Паяц», «Манон Леско» и «Мадам Баттерфляй»! Оперы Пуччини, мои любимые. О, мадам, как мне благодарить вас?

— Разучив самые красивые арии с моей дочерью, конечно! — ответила Лора не без кокетства. — Давайте послушаем что-нибудь прямо сейчас. Какую бы вы посоветовали?

— «Мадам Баттерфляй», — ответил Ханс. — Это трогательная история о юной японке, которая влюбилась в американского солдата.

Симон взялся поставить диск. Эрмин протянула матери сверток, который накануне спрятала за елкой.

— Я как раз хотела сказать, что Лора — единственная, кто не получил подарка, — заметила Элизабет. — И я чувствую себя виноватой. Завтра я испеку для вас пирог с цукатами, мое фирменное блюдо.

— Вы совсем меня избалуете, — улыбнулась хозяйка дома. — Для такой сладкоежки, как я, это лучший подарок. Что это, Эрмин?

Лора повертела небольшой сверток в руках, потом осторожно разорвала обертку.

— Мама, я подумала, что тебе понравится, — сказала девушка.

— Боже милостивый! Это ты, правда? На этих двух фотографиях…

И молодая женщина разрыдалась. Она долго не могла отвести взгляд от фотографий, оправленных в позолоченные гипсовые рамки. Она вытерла глаза, чтобы лучше рассмотреть детали.

— Здесь мне четыре года. Еще до эпидемии испанского гриппа к нам в монастырскую школу приехал фотограф, чтобы сделать портреты монахинь. Сестра Мария Магдалина попросила, чтобы он сфотографировал и меня. Я этого не помню, мне рассказала Бетти. Посмотри на мою прическу! Эта белая лента сбоку похожа на огромный цветок!

— А на другой фотографии Эрмин готовится к первому причастию, — сказала Элизабет.

— Это прекрасный подарок, — пробормотала Лора. — Я всегда сожалела, что мне не суждено было увидеть мою дорогую девочку маленькой. Какой ты была прелестной крошкой! Это лучшее Рождество в моей жизни!

— Это Бетти придумала, — сказала Эрмин. — Она сохранила фотографии. Хозяин универсального магазина вставил их в рамки, когда в октябре ездил в Роберваль.

Лора плакала и бесконечно целовала фотографии. Если у кого-то оставались сомнения относительно того, любит ли она свою дочь, то искренняя радость, которую она и не думала сдерживать, сказала обо всем лучше всяких слов.

— Мама, ты можешь и меня поцеловать! — пошутила Эрмин. — Перед тобой — живой портрет твоей шестнадцатилетней дочери!

Симон и Ханс засмеялись. У Жозефа же в голове крутились последние слова Лоры: «Это лучшее Рождество в моей жизни!» «Однако для счастья ей должно не хватать Жослина Шардена, — подумал он. — Любит ли она до сих пор своего первого мужа? Человека, который исчез бесследно пятнадцать лет назад… Если любит, она не могла бы быть такой счастливой. Все-таки это странная женщина…»

Мирей предложила месье Маруа чаю, но он отказался.

— Думаю, пора домой, уже поздно. Огонь в печи может погаснуть, — объявил он, вставая.

Элизабет окинула грустным взглядом ярко освещенную гостиную и елку. В проигрывателе все еще крутился диск «Мадам Баттерфляй»: женщина пела на итальянском языке с раздирающими душу интонациями.

— Приходите ко мне почаще, Бетти, — шепнула ей на ушко Лора, ласково целуя в щеку.

Прямолинейность и эмоциональность Лоры приводила представителей семейства Маруа в замешательство, но от этого она казалась им еще более милой. Симон на прощание искренне улыбнулся хозяйке дома. Эдмон и Арман подставили щеки для поцелуя.

— До свидания, мальчики! Играйте с новыми игрушками! И приходите ко мне, когда захотите.

— Конечно!

— У меня всегда найдутся для вас печенье и конфеты! — добавила Мирей.

Эрмин проводила гостей до порога. Снег шел не переставая.

— Наши следы совсем занесло! — воскликнул Арман.

— А волки правда ушли? — спросил Эдмон.

— Не бойся, Эд, — сказал Симон. — Я понесу тебя на спине.

Девушка стояла и смотрела, как они пробираются меж деревьев.

Элизабет вскрикивала каждый раз, когда ее нога утопала в сугробе. Жозеф поддерживал жену под руку.

— Рождественское перемирие! — прошептала она. На душе у нее было спокойно.

Девушка вернулась в гостиную с сердцем легким, как пушинка. Полулежа на банкетке, Лора слушала «Мадам Баттерфляй». Ханс с задумчивым видом сидел рядом.

— Эрмин, ваша матушка подарила мне диск с венскими вальсами, — сказал пианист. — Давайте потанцуем немного!

— Я не умею танцевать…

— Тебе нужно научиться вальсировать, дорогая, — сказала Лора.

Несколько минут спустя Эрмин кружилась по комнате, и рука Ханса обнимала ее за талию. Она так любила музыку, что легко подстроилась под ритм вальса Штрауса.

— Вы все схватываете на лету, — похвалил ее партнер.

— Моя дочь талантлива во всем, — отозвалась Лора.

Ханс остановился и поклонился Эрмин.

— Спасибо за танец, мой дорогой соловей, — сказал он со вздохом. — Но я должен вас покинуть, уже очень поздно.

— Думаю, Мирей уже приготовила для вас комнату, — сказала девушка. — Вам не придется сражаться со снегом и волками!