Разговор о будущем Сириус завел не откладывая, еще по дороге из Каер Блай.
— Ну, — осторожно ответил ему Томас, — прежде тебе нужен хороший домашний отдых. Потом я предлагаю отправиться с моим молодым коллегой Макбейном в пеший поход по Озерному Краю. Там ты сможешь понаблюдать другие методы овцеводства. Потом ты мог бы выступить на Кумберлендском соревновании овчарок — пусть местные подивятся. А затем пора будет тебе поселиться при лаборатории, где мы приступим к ряду экспериментов над тобой: как физиологического, так и психологического порядка. Тебе это будет весьма интересно и, конечно, потребуется твое активное участие. Таким образом ты многому научишься. Понемногу мы подготовим тебя к исследовательской работе в области психологии животных. Если она пойдет хорошо, рады будем опубликовать твои результаты. И, разумеется, ученые из разных областей науки, приезжая в Кембридж, захотят на тебя посмотреть. Жизнь твоя будет весьма интересной, ты станешь центром внимания научного сообщества. Искрение надеюсь, что оно не вскружит тебе голову и не превратит в несносного сноба.
Сириус промолчал, и Томас продолжал свою мысль.
— А, да, думаю, мы сможем иногда на недельку-другую отпускать тебя к овцам, хотя бы и к Пату, или еще куда. За кончим с необходимыми исследованиями, мы… ну, может быть, введем тебя в постоянный штат.
— Понятно, — сказал Сириус и опять замолчал. Всю дорогу до дома он обдумывал услышанное. И думал, еще день и ночь — об этом и других тревоживших его вещах.
В первую очередь, конечно, об отношениях с Плакса. Вернувшись домой, Сириус узнал, что она получила стипендию одного из Кембриджских колледжей. По специальности, кстати сказать, английская литература. Томас предпочел бы видеть ее физиологом, но девушка упорно отворачивалась от естественных наук в пользу гуманитарных, доказывая таким образом (если моя теория верна) свою независимость и, в то же время, преданность моральному кодексу отца Чтобы заслужить стипендию, ей пришлось много работать, и теперь Плакси на время дала отдых уму. Между тем Сириус, пресытившийся физической работой, рассчитывал все лето жить напряженной умственной жизнью. И надеялся на участие Плакси. Но девушка была непривычно молчалива и замкнута.
На первый взгляд их дружба не ослабела. Плакси нередко соглашалась погулять со старым приятелем, но прогулки проходили в молчании. Девушка как будто кажется, не замечала как это молчание угнетает Сириуса. Она больше не интересовалась его делами, даже главным из них — его будущим, хотя часто побуждала пса говорить на эту тему — но без настоящего интереса. И сама все реже рассказывала о школьном жизни — так много пришлось бы объяснять! Волей-неволей темы бесед свелись к семейному кругу, местным делам и природным явлениям уэльского лета, рдзговоры получались легкими и радостными, но Сириус видел, что они ни к чему не ведут.
Однажды, измученный своими мыслями, он прямо спросил:
— Плакси, почему ты ко мне остыла? Я так хочу, чтобы мы были счастливы вместе!
— О, я понимаю, что часто веду себя по-свински, — ответила девушка. — Беда в том, что я сейчас ужасно встревожена и ни о чем другом не могу и думать.
— Расскажи мне, чем? — предложил Сириус и получил ответ:
— Не могу. Это слишком запутано. Ты подобного не переживал, ты не поймешь. Нет, прости, но я почему-то не могу тебе рассказать. Это… только для людей.
Сириуса обидели не столько слова, сколько неуловимая нотка превосходства в голосе. И тогда в нем пробудилась волчья часть, вызревавшая с первого разговора с Томасом. Запах человеческой самки вдруг утратил всякую привлекательность, стал отвратительной вонью. Скосив глаза на собеседницу. Сириус увидел не самое любимое на свете лицо, а нелепую безволосую морду высшей обезьяны: вида, в незапамятные времена сломавшего волю его предков, сделав их рабами телом и душой.
— Прости, — сказал он, — не хотел навязываться.
Он с удивлением услышал рычание в собственном голосе и, пожалуй, обиделся, что девушка ничего не заметила. Домой вернулись в молчании. У ворот Плакси коснулась его головы и сказала:
— Извини.
— Ничего. Жаль, что не могу помочь.
Под нежностью в его голосе скрывалось все то же рычание но Плакси не услышала. От ее прикосновения тело Сириуса пронзила раздирающая дрожь: в ней смешались любовь и ненависть к тирану с обезьяньими чертами.
Запах дома, встретивший его в дверях, вызывал тошноту. Плакси вошла внутрь. Сириус, ища примирения, на ходу лизнул ей руку н с ужасом поймал себя на том, что губы его при этом оттянулись назад, угрожающе обнажив зубы. Девушка скрылась в доме. Сириус отвернулся, ловя ноздрями свежую струю воздуха.
Безжалостно растоптав вскопанную клумбу, он перескочил через палисад и, трубой вытянув хвост, понесся вверх по холму.
В ту ночь он не вернулся домой. Такое бывало не раз, никто не забеспокоился. На следующую ночь его все еще не было. Томас встревожился, но скрыл беспокойство за раздражением — ведь на следующий день он запланировал долгую прогулку с собакой. На третью ночь Сириуса все не было. Его не видел Паг, не видели на соседних фермах, не видели в деревне. Томас всполошился, а Плакси, вспоминая последний разговор, пожалела о своей холодности.
