Сирена - [55]

– Итак, вы теперь богатая наследница?

– А разве это уже известно? Я сама только сегодня получила об этом извещение! – удивилась Вера.

Грубер качнул головой.

– О, будьте уверены, об этом уже знают в Петербурге теперь все! Такие вещи нельзя сохранить в тайне.

– Я думаю, в особенности от вас, отец, ничего не может укрыться, – заметила леди, опять взглядывая на патера в упор своими прекрасными миндалевидными глазами.

– Да-да, – вздохнул Грубер, – ничего не может быть тайно, что не стало бы явным! Все выйдет в свое время на чистую воду.

– Вашими бы устами да мед пить! – вдруг вступил в разговор Елчанинов.

Грубер, к которому он имел уже несомненное право питать враждебное чувство, зная о его делах, был ненавистен ему. Ему так и хотелось попросту сейчас уничтожить патера, виновника гибели Кирша и чуть было не погубившего Варгина.

«И он может так спокойно сидеть и разговаривать!» – невольно подумал он.

Грубер, как бы не замечая его слов, наклонился довольно фамильярно к леди и сказал ей немного покровительственным тоном:

– А я могу поздравить и вас! Вы очаровали всех на своем балу; он имел успех огромный, и не сегодня-завтра вы получите приглашение ко двору. Поздравляю!

– Вы слишком добры! – ответила леди.

– О, нисколько! Не забудьте лишь тогда о нас, грешных! Кто знает судьбу человеческую! Не гордитесь поэтому, леди; помните, что сегодня человек на высоте, а завтра, глядишь, и нет его!

– Да, бывает так, – опять не утерпел Елчанинов. – Вот у меня товарищ и близкий приятель Кирш; жил, был молод и вдруг пропал, утонул!

Он нарочно упомянул о Кирше, желая посмотреть, какое впечатление произведет на Грубера это имя, но на лице того не выразилось никакого впечатления; он только оглянулся к Вере, как будто спрашивая про Елчанинова, кто это.

Вера назвала Елчанинова и пояснила, что он – один из трех молодых людей, оказавших услугу маркизу де Трамвилю, за что она очень благодарна ему.

– А! – равнодушно произнес Грубер и заговорил о последней придворной новости.

Но Елчанинов, злобное чувство которого против патера так и подмывало сказать ему еще что-нибудь, не дал ему переменить разговор.

– Да, и из этих трех я один пока в целости! – сказал он. – Кирш умер, а с другим, с Варгиным, приключилось сегодня тоже что-то неладное.

Леди Гариссон сидела невозмутимо спокойная, но Вера вдруг дрогнула, и губы у нее шевельнулись.

Елчанинов увидел, что, кажется, он зашел слишком далеко, испугался, что она выдаст себя, и замолк.

– Так вы знаете последнюю придворную новость? – продолжал Грубер, как ни в чем не бывало и как будто ничего не замечая. – Князь Куракин получит на днях полную отставку от всех дел.

– С этим, кажется, можно поздравить вас отец! – произнесла с любезной улыбкой леди. – Если не ошибаюсь, князь Куракин не благоприятствовал вам, и вы его не любили?

– Я всех люблю одинаково! – скромно возразил Грубер. – У меня нет врагов, и если падет князь Куракин, то, вероятно, такова его судьба и он получит то, что заслужил. А вы знаете, что вчера на даче, на рауте, сказал английский посланник? Премилая острота! Вы, леди, как соотечественница, должны порадоваться.

И он стал, смеясь, передавать вчерашнюю остроту посланника.

Несмотря на развязную светскую болтливость Грубера, разговор как-то не клеился.

По выражению лица леди решительно нельзя было догадаться о том, что она думает и как себя чувствует теперь, но Елчанинову было очень тяжело, словно каким-то свинцовым прессом придавили воздух гостиной, и он чувствовал, что то же самое испытывает Вера, хотя и старается всеми силами овладеть собой. Поэтому он ощутил большое облегчение, когда появившийся в дверях маститый дворецкий протянул певучим голосом:

– Кушать подано!

– Пойдемте завтракать! – пригласила Вера. – Я надеюсь, вы останетесь с нами? – обратилась она к Груберу.

Тот встал и, к удовольствию Елчанинова, начал прощаться, отговариваясь тем, что ему некогда и что он должен ехать в Петергоф, где жил тогда государь.

Вера не удерживала его и проводила до двери следующей комнаты.

Здесь, у этой двери, Елчанинов видел, как Грубер сказал ей что-то, от чего она удивленно вскинула на него глаза, но он, не дав ей говорить, как-то отрывисто поклонился и, повернувшись к ней спиной, вышел быстрыми, решительными шагами.

За завтраком Вера казалась озабоченной, часто задумывалась и спохватывалась, и заговаривала лишь тогда, когда прямо обращались к ней.

Леди Гариссон методично ела вкусные кушанья и запивала их венгерским вином; повар в бывшем доме князя Верхотурова был отличный, винный погреб, по-видимому, тоже.

Елчанинов почти ни к чему не прикасался, он очень устал в течение сегодняшнего утра, но есть ему вовсе не хотелось.

Эта усталость была не столько телесная, сколько нравственная. Да и в самом деле, ему приходилось переживать самые противоположные и разнообразные чувства.

После завтрака они все трое спустились к Варгину; тот спал глубоким сном; леди Гариссон сказала, что, если он проснется до вечера, ему лучше всего дать миндального молока, в случае же, если он будет жаловаться на головную боль, поставить к икрам горчичники. Затем она собралась уезжать, предупредив, что заедет сегодня вечером.