Сионская любовь - [9]

В обычное время пришел в Храм Иядидья. Лишь закончил он ежевечерний ритуал, обратился к нему главный коэн с хвалебными словами о Зимри. Без отлагательства царский сановник увез гостя к себе домой. Тот вручил Иядидье письмо от тестя, а печать, что была при послании у себя оставил. «Авось, для какой-либо хитрости пригодится», — подумал.

Письмо и сон Хананеля

Иядидья призвал жену Тирцу и всех домашних и принялся читать вслух послание Хананеля.

«Дочь моя Тирца, зять мой Иядидья, слушайте слово Хананеля, отца вашего, изгнанника. Долетает ли до вас крик земли Эфраима? Достиг ли плач Шомрона сионских ворот? Настал час расплаты. Мой Шомрон — мой мир, и я ушел с ним в изгнание. Я знал наперед, что ограбят землю Эфраима и спрятал серебро, золото и драгоценные камни — все свои сокровища — в тайное место, подальше от людского глаза. Вот, думаю, минуют смутные дни, и двинусь я в Сион и сыновей своих на благословенную землю усажу. К этому тянулось мое сердце, но по-другому распорядился гневный Бог. Три года страха, несчастий и бед — и сгинули сыновья, и нет их в живых. Настал худший день, и враг проломил стены города. И я ушел в изгнание и оставил позади себя и могилы сынов и зарытый клад с сокровищами. Вечером седьмого дня дошел до реки Квар. Скорбя, поел хлеба и на берегу уснул. И привиделся мне сон.

Вижу перед собой всадника на коне. Несказанной красоты ясноглазый юноша, и роскошные военные доспехи на нем. На поясе меч, а на голове — шлем. Из под шлема выбиваются черные, как вороново крыло, волосы. Вьются кольцами. Румяные щеки и чистый лоб, белее снега. Чудное, сияющее, как драгоценный сапрфир, видение передо мной, и слезы бегут по моим щекам.

Воскликнул я: «Господь мой! Ведь и у меня были красавцы-сыновья, подобные сему всаднику. Ни одного не осталось в живых. Кто закроет глаза старику, кто наследует плоды трудов?»

Услыхал юноша мой плач, слез с коня, обнял меня старика за плечи и говорит проникновенные слова: «Перед тобой тот, чье сердце устремится к сердцу Тамар, внучки твоей. А захочешь вернуться в родные края — спасу тебя, приведу в милый твоему сердцу Сион, где сияет свет Господа».

Я спросил, как зовут его, откуда родом и кто отец его, и уклончив был ответ: «Скажу — и не поймешь меня, а со временем все узнаешь». Тут показал мне юноша знакомое кольцо, что когда-то я дал Тирце для малютки Тамар. «Этот знак верности я получил от Тамар, той, что всех на свете для меня дороже», — сказал он и указал на кольцо. Услыхал я эти слова, затрепетало сердце, и я проснулся.

Сладок был сон для истерзанной несчастьями и бедами души. Я воздел очи к ночному небу. Блеск светил пробивается сквозь тьму, что окутала землю. Я воззвал к Богу: «Господь, снова пошли мне сон, пусть яркими звездами рассеет он мрак в моем сердце!»

Я вновь уснул, и другой сон сошел ко мне. Вот сижу я в вашем доме, дорогие Иядидья и Тирца. Богатые покои, стены все в узорах из слоновой кости. Прекрасный юноша передо мной, а по правую руку его стоит Тамар, наряженная невестой. Надеты на ней драгоценные украшения и платье отделано чудесным тонким кружевом, и вся она — совершенство красоты. А вы, дети мои, смотрите на жениха и невесту, и печать всего земного счастья лежит на ваших лицах.

И только юноша оборотился ко мне и приготовился говорить, как разбудил меня грозный голос, прорычал кто-то в самое ухо: «Хватит спать, рассвело уж, прочь ступай!» Встал, пошел со всеми. На сердце горько, и в душе — пустота. Чудный сон нейдет из головы. Нашел человека, толкующего сны, и тот сказал, что не пустое это видение, и уверил меня, что настанет день, и не во сне, а наяву придет прекрасный юноша, полюбит Тамар, спасет меня из вражьих когтей и наследует мое богатство. А вы, дети мои, не забывайте этот сон. На этом кончаю, и мир вам, дорогие Тирца, Иядидья и Тамар».

Иядидья прочитал письмо, и слезы навернулись ему на глаза, и Тирца плачет. Тут Зимри с утешением: «Не жалуйтесь на шипы у розы, радуйтесь, что есть роза среди шипов. Рано оплакиваете Хананеля. Полегчало у него на сердце, как вырвался из трехлетней вражьей осады — уж поверьте мне. Да и не один он в Ашуре, а среди своих. Сны, что видел на берегу реки Квар, для него великое утешение, и мысли его о вас, и верит он, что все сбудется».

Зимри и Иядидья

Иядидья заметил, читая письмо, как Тирца все поглядывала на Азрикама. А как кончил читать, попросил отрока удалиться.

— Благородная моя Тирца, — обратился к жене Иядидья, — не верь снам, хоть утешают они твоего отца в беде. Не сличай привидившийся образ с нашим Азрикамом и не горюй о том, что тот статный и с черными кудрями, а этот невысок и простоволос. Не отвращай сердце Тамар от Азрикама. Помни, я заключил нерушимый союз с другом своим воеводой Иорамом, и робкая соломинка мечты не переломит крепкий ствол жизни.

— А что, если Наама родила сына, и он примет с годами облик юноши, что явился отцу во сне? — возразила Тирца.

— Пусть так. Да ведь она пошла за полюбовником. Кто сведет пятно материнского позора, приставшее к сыну? Всякий крикнет ему: «Ты дитя порока, порождение блуда!» А вернется Иорам и выгонит его прочь, утоляя ревность. Впрочем, к чему болтать о пустом? Ясно, как день, что Наама вновь не появится там, где на нее пальцами станут показывать, вслед свистеть, и где рано или поздно меч правосудия опустится ей на шею. Прошу тебя, благородная Тирца, не упоминай более имени недостойной, дабы не срамить дом Иорама, — горячо сказал Иядидья.