Синто - [95]
При этом Канэтомо не погнушался прибегнуть к настоящему трюкачеству. Доказывая, что ками покинули пришедшие в упадок святилища в Исэ и прибыли на жительство в его храм, он доложил императору, что божества Исэ поднялись вверх по речке Камо, на которой стоит Киото, из залива близ Исэ, и потому вода в речке стала соленой! По приказу императора доложенный факт проверили, и вода действительно оказалась солоноватой. Тут уж все сомнения отпали, и император выдал упомянутое выше свидетельство.
Возмущению священников Исэ не было предела. Они провели собственное расследование этого «доказательства» и обнаружили прикопанные в верховьях реки мешки с солью! Но было уже поздно, императорский вердикт вынесен, и усомниться в правоте Канэтомо было равнозначным уличению императора во лжи.
А Канэтомо в своем стремлении утвердить главенство собственного учения не останавливался ни перед какими подлогами — сочинял «древние» тексты[59], переписывал родословную, доказывая, что их клан на самом деле восходит к древнейшему роду священнослужителей Накатоми и поэтому Ёсида имеют право стоять во главе всей священнической иерархии. В конце концов он присвоил себе титул «Начальник синто» — Синто тёдзё, весьма напоминавший официальный титул главы Ведомства по делам небесных и земных богов — Дзингикан тёдзё. В итоге клану Ёсида удалось-таки добиться формального главенства. Известно, что с конца XVI в. первосвященники Ёсида синто стали выдавать разрешения на занятие должностей синтоистских священнослужителей, а по декрету сёгуна от 1665 г. уже все служители ками, за исключением приписанных к самым известным и почитаемым святилищам, должны были получать лицензии от клана Ёсида. Это произошло уже в следующую эпоху, эпоху, когда на землю Японии снизошел долгожданный мир и покой после бесконечных усобиц, но для Ёсида синто она оказалась роковой.
• Позднее средневековье и Новое время: эпоха Момояма (1568–1600) и Эдо (1600–1868)
Усилиями трех великих объединителей Японии — Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу — из враждующих друг с другом феодов Япония превратилась в сильное централизованное государство[60]. После краткого периода, когда центр политической власти военных правителей находился в замке, построенном первым из трех объединителей Ода Нобунага в местечке Момояма, что неподалеку от Киото, фактической столицей Японии становится поселение Эдо поблизости от столицы первых сёгунов — Камакура. Приход в 1600 г. к власти новой династии сёгунов Токугава и их успех в объединении разрозненных княжеств в единое государство принес на землю Японии долгожданный покой и стабильность. Страна жила под мирным небом, и надобность в военных умениях самураев постепенно сводилась на нет. О том, насколько изменился дух времени, можно судить по одной из пьес японского Шекспира, выдающегося драматурга по имени Тикамацу Мондзаэмон. Эта пьеса написана в 1717 г., однако отражает умонастроения, сложившиеся гораздо ранее — уже в 50—60-е гг. XVII в. В ней есть эпизод, в котором мать отчитывает своего сына за баловство и пустую трату времени, на что тот возражает, что не пустяками занимался, а учился драться на пиках. В ответ мать говорит:
Стыдись! Тебе уже десять лет, ты большой мальчик, а все еще не понимаешь простейших вещей! Конечно, ты самурай, но посмотри на своего отца. Он снискал благорасположение своего повелителя и ему прибавили жалованье не потому, что он ловок в обращении с оружием — ведь не в этом достоинства самурая, — а потому, что он столь искусен в чайной церемонии. Именно поэтому нуждаются в его услугах и обращаются с ним столь уважительно.
Точно в такой же степени, как военная доблесть утрачивала свое значение, а «рыцарь» постепенно превращался в «чиновника» или «буржуа», эсхатологичность средневекового сознания постепенно сменялась прагматичностью Нового времени. Напряженные поиски спасения, понимавшиеся прежде как уход, бегство от «безумств» тотально нестабильного мира, столь характерные для буддийского умонастроения, сменялись поиском путей если уж не совсем счастливого, то, по крайней мере, приемлемого бытия в нем. И для этого в наибольшей степени подходило известное в Японии столь же давнее, как и буддизм, учение. Это было конфуцианство, в котором идея спасения, если о таковом вообще можно говорить применительно к этому учению, понималась как поиск наиболее гармоничного способа существования в этом мире. И если древнее, ортодоксальное конфуцианство было обращено прежде всего к правителю, к государству как тотальному целому, то появившаяся к тому времени в Китае его новая разновидность, получившая название «неоконфуцианства», или «чжусианства», по имени его основателя Чжу Си, обращалась и к отдельной человеческой личности, утверждая необходимость и возможность ее усовершенствования.
