Синтез Йоги – II - [19]

Для садхака интегральной Йоги ни одна из этих причин не является веской и убедительной. Слабость и эгоизм, пусть и облаченные в духовные одеяния, для него вообще неприемлемы; он должен стать воплощением божественной силы и смелости, божественного сострадания и готовности помочь, ибо эти качества присущи природе Божественного, в которую он должен облачиться, как в прекрасное, сияющее духовным светом платье. Вращение великого колеса рождений и смертей не вызовет у него ни ужаса, ни головокружения; он превосходит его в своей душе и свыше познаёт божественную цель и закон его вращений. Что же касается проблемы совмещения божественной жизни с обычным человеческим существованием, пребывания в Боге – с нахождением в человеческой плоти, то он явился сюда именно для того, чтобы решить эту проблему, а не избегать ее. Он знает, что радость, покой, чувство освобождения не могут быть подлинным венцом и достижением, верхом совершенства, безраздельным достоянием души, если они зависят от уединения, бездействия и иных условий, если они не обладают устойчивостью, позволяющей им сохраняться в буре, в битве, в состязании и не затрагиваться мирскими радостями и горестями. Блаженство божественных объятий не покинет его, ибо он подчиняется импульсу божественной любви и видит и любит Бога в человечестве; если же ему покажется, что это блаженство на какое-то время оставило его, он по опыту знает, что он опять подвергается испытанию и проверке, чтобы его восприятие этого блаженства стало еще более совершенным. Личное спасение он ищет не для себя, а только потому, что оно необходимо для достижения человеческого совершенства, и потому, что невозможно освободить других, если сам в цепях, – хотя для Бога все возможно; небеса индивидуального спасения не манят его, как не страшит его и ад индивидуального страдания. Если существует пропасть между духовной и мирской жизнью, то он здесь именно для того, чтобы перекинуть через нее мост, чтобы примирить имеющиеся противоречия и превратить их в гармонию. Если миром правит плоть и дьявол, то сыны Бессмертия тем более должны быть здесь, чтобы отвоевать его для Бога и Духа. Если жизнь есть безумие, то многим миллионам душ нужен свет божественного разума; если она – сон, то множество спящих воспринимают его как явь, и им нужно либо начать видеть более возвышенные сны, либо пробудиться; если она – ложь, то тогда обманутым должна быть дарована истина. И даже если кто-то станет утверждать, что помочь миру можно, лишь явив блистательный пример бегства из него, мы не согласимся с этим догматом, так как у нас есть противоположный пример великих Аватаров, показывающий, что, не только отвергая мирскую жизнь в ее нынешнем виде, мы можем помочь миру, но также и в еще большей степени – принимая и возвышая ее. И если жизнь – это игра Всесущего, то почему бы нам не согласиться смело и вдохновенно сыграть в ней свою роль и не насладиться как самой игрой, так и нашим божественным Партнером.

Однако, прежде всего, наш взгляд на мир запрещает нам отрекаться от мирского существования, пока мы способны как-то помочь Богу и человеку в реализации божественного замысла. Мы смотрим на мир не как на творение дьявола или самообман души, а как на проявление Божественного, даже если оно пока еще является частичным, поскольку проявление представляет собой постепенный и эволюционный процесс. Поэтому для нас отречение от жизни не может быть целью жизни, а отречение от мира – целью, ради которой он был создан. Мы стремимся реализовать наше единство с Богом, но для нас эта реализация предполагает полное и абсолютное осознание нашего единства с человеком и невозможность отделить одно от другого. Если говорить христианским языком, то Сын Божий есть также и Сын Человеческий и оба эти элемента необходимы для полноты Мессии; или, пользуясь образами индийской философии, можно сказать, что божественный Нараяна, одним лучом которого является вселенная, проявляется и обретает совершенное воплощение в человеке; целостный человек есть Нара-Нараяна, и в этой целостности он символизирует высшую тайну существования.

Поэтому отречение должно быть для нас не целью, а лишь средством, но не единственным или главным средством, поскольку наша цель – проявление Божественного в человеке – сама по себе позитивна и не может быть достигнута негативными средствами. Такого рода средства могут использоваться лишь для удаления того, что препятствует позитивному проявлению. Это отречение должно быть абсолютным в отношении всего, что чуждо или противоречит проявлению Божественного в нас, и прогрессивным в отношении того, что является не самым высоким или лишь частичным достижением. Мы не будем привязаны к нашей жизни в миру – и если такая привязанность имеется, мы должны отречься от нее и отречься полностью; но у нас не будет также никакой привязанности и к бегству от мира, к спасению, к великому самоуничтожению; и если такая привязанность существует, мы тоже должны отречься от нее и отречься полностью.

Кроме того, наше отречение должно быть, очевидно, внутренним; и это, прежде всего и в особенности, касается отречения от привязанностей и страстных желаний сердца и чувств, от своеволия в мыслях и действиях, от эгоизма в центре сознания. Ибо это и есть тот тройственный узел, которым мы привязаны к нашей низшей природе, и если мы сможем полностью отречься от всего этого, нас больше ничто не сможет связывать. Поэтому желание и привязанность должны быть полностью отброшены; ни к чему в мире мы не должны быть привязаны, ни к богатству ни к бедности, ни к радости ни к страданию, ни к жизни ни к смерти, ни к славе ни к безвестности, ни к греху ни к добродетели, ни к другу, ни к жене, ни к детям, ни к стране, ни к нашей работе и миссии, ни к небесам ни к земле, ни ко всему, находящемуся на них и за их пределами. Но это не означает, что мы ничего не будем любить и ни чему не будем радоваться; ибо, испытывая привязанность к чему-либо, мы не любим, а лишь проявляем эгоизм в любви, а желая чего-то, мы ищем не божественный восторг в вещах, а лишь ограниченное, эфемерное и не приносящее удовлетворения наслаждение. Мы должны обладать вселенской любовью, спокойной, но в то же время вечно пылкой и по своей интенсивности намного превосходящей краткие вспышки самой неистовой страсти, находить радость во всем, берущую свое начало в радости в Боге, и наслаждаться не формами вещей, а тем, что они скрывают в себе и что объемлет вселенную, не попадая к ним в сети.