Синьора да Винчи - [73]

— Мы достигли стадии меланоза! — победным голосом объявил Бистиччи. — Сначала меркурий обратился в ртутные пары, а они, в свою очередь, превратили железный порошок в меланин. Вот первая ступень трансформации вещества!

Мы все пораженно молчали, даже скептик Пико на этот раз воздержался от придирок.

— Сегодня мы побратались не только друг с другом, — торжественно изрек Силио Фичино, — но и с нашими выдающимися единомышленниками, что жили в течение двух последних тысячелетий. Пусть же теперь нам откроются все тайны мироздания.

Он прикрыл глаза, затем подошел с колпачком к факелу, укрепленному в стене у окна, и принялся внимательно рассматривать полученное вещество.

— Какова следующая операция, Катон? — наконец спросил Фичино.

Я вернулась к манускрипту и, водя пальцем по строчкам, прочла:

— Кальцинирование. Значит, теперь будем получать белый пигмент.

Лоренцо глядел на меня со счастливой улыбкой, и я сама разулыбалась ему в ответ. Встретив его пристальный взгляд, я вдруг поняла, что его радость не исчерпывается удачным завершением совместного эксперимента и даже восхищением моим талантом. Я смутилась и отвела глаза. Бистиччи меж тем дружески похлопал Фичино по плечу и заключил Пико в объятия.

Позже я так и не смогла избавиться от прежнего впечатления, крепко засевшего у меня в мозгу. Я одновременно и страшилась, и приветствовала его. Между Лоренцо де Медичи и Катоном-аптекарем пробежала искра. В ней смешались комедия и трагедия, величие и безнадежность… Чувства Лоренцо ко мне оказались взаимными, и ничто в этом огромном мире не могло их опровергнуть.

— Итак, — вымолвила я, вернув себе прежнюю невозмутимость. — Сходите кто-нибудь и принесите двугорлую колбу.

ГЛАВА 18

Мне ни разу не приходилось ездить верхом в мужском седле, правда, и в дамском, сидя на лошади боком, я тоже скакать не пробовала. Дамой мне, в любом случае, быть не довелось, а превратившись в мужчину, я притворялась инвалидом. Но Лоренцо не оставлял надежды взять меня однажды на конную прогулку и, поскольку «коленная чашечка все еще доставляла мне беспокойство», продолжал изыскивать способ безболезненно усадить меня на лошадь. Все хлопоты он взял на себя и не раз обращался за советом к врачу и седельному мастеру.

И вот настал день, когда Лоренцо, к моему изумлению и скрытой досаде, презентовал мне хитроумное приспособление для верховой езды. Оно было щедро подбито для мягкости, его высокая спинка обеспечивала комфортную позу, а короткие стремена, позаимствованные в школе испанки Джинеты, должны были, по уверениям доктора, поддерживать поврежденную ногу под безопасным углом. Лоренцо упрашивал меня хотя бы разок испытать это седло, убеждая, что в случае малейшего неудобства при езде он больше не будет настаивать.

Меня снова пригласили на выходные на виллу Кареджи, хотя на этот раз там собралось «первое» семейство Лоренцо. Членов Платоновской академии я нигде не приметила, и тем приятнее для меня была встреча с Леонардо, который резвился вовсю в компании Джулиано. Тот, впрочем, не отставал от приятеля.

Едва забрезжил рассвет, как громкие удары кулаком в дверь вырвали меня из объятий сна — я вновь спала в комнате с дверью на лоджию. Прямо в ночной рубашке и босиком я поплелась открывать. В коридоре стояли Лоренцо и Джулиано, сгоравшие от нетерпения немедленно отправиться на прогулку.

— Одевайся скорее! — воскликнул Лоренцо. — Или тебе помочь?

— Думаю, сам справлюсь, — буркнула я и с притворным негодованием захлопнула дверь у них перед носом.

Из коридора донесся задорный смех, а я облегченно вздохнула, избегнув сборов при зрителях. Я торопливо справила малую нужду, затем туго перетянула грудь до самой талии: я понятия не имела, в какое состояние придут мои повязки от лошадиной рыси. На ноги я натянула брюки и прочные сапоги, одолженные мне Лоренцо, а на голову надела широкополую шляпу. Снарядившись так, я, хоть и не имея под рукой зеркала, уже не сомневалась, что предстану перед друзьями в совершенно ином виде — молодым наездником, весьма отличным от привычного всезнайки в тунике и красном берете.

Солнце едва показалось над вершинами холмов, а мы втроем уже шагали к конюшне. Я не смогла скрыть радость при виде Леонардо, тоже одетого для прогулки верхом и деловито подтягивавшего подпруги под брюхом прекрасного гнедого жеребца.

Помощник конюха вывел из стойл двух коней. Я сразу узнала и Морелло, и любимицу Джулиано Симонетту, названную им в честь его первой возлюбленной. Он как-то обмолвился, что, не имея больше возможности «объезжать даму», тешится нежными воспоминаниями, гарцуя на ее лошадиной тезке.

Вскоре пожилой конюх собственноручно подвел к нам кобылку, оседланную специально для меня.

— Дядюшка, тебе давно не приходилось ездить верхом, — обеспокоенно сказал Леонардо. — Ты не утерял навыка?

Правду сказать, у меня от страха тряслись поджилки, но усилием воли я взяла себя в руки — и перед новой ложью, и перед неведомым ощущением сидеть враскоряку на огромной беспокойной животине.

— Прошу прощения сразу у всех за то, что буду вас задерживать, — пробормотала я. — Причем сильно задерживать.