Синопский бой - [32]

II

Бой нахимовской колонны с левым крылом турецких судов, которым руководил вначале непосредственно Осман-паша, почти закончился здесь. Сопротивлялась огню «Чесмы» только третья батарея, но бой колонны Новосильского с правым крылом был к этому времени еще в разгаре.

Казалось бы, что это крыло, состоявшее только из трех фрегатов и корвета, под начальством контр-адмирала Гуссейна-паши, было слабее левого, но оно пользовалось мощной поддержкой пятой и шестой батарей, а для русских судов, предводимых «Парижем», несчастливо сложились в самом начале случайности боя, которые невозможно предотвратить, потому что нельзя предвидеть.

В то время как «Париж» крыл своим огнем корвет «Гюли-Сефид», крайний в левом крыле, и отражал весьма энергичный огонь двух фрегатов правого крыла — «Дамиада» и «Низамиэ», стоявший непосредственно за ним корабль «Три святителя» вступил в бой с фрегатом «Каиди-Зефер», а на долю «Ростислава» пришлась задача гораздо более сложная: кроме корвета «Фейзи-Меабуд», против него направила все свои усилия шестая батарея.

Неудача корабля «Три святителя» состояла в там, что он в самом начале боя потерял возможность управления: неприятельское ядро перебило его шпринг. Оставшись на одном только якоре, огромное судно это по воле ветра повернулось и к своему противнику-фрегату и к шестой батарее кормою, то есть попало под продольные выстрелы врагов, — положение самое опасное из всех, в какое могло попасть парусное судно: его орудия обоих бортов не в состоянии отвечать при таком положении на обстрел врага.

Ядра и гранаты летели в корабль с двух сторон. Одна за другой были разбиты в две-три минуты все мачты. Желая выручить попавшего в беду товарища, «Ростислав» перестал отвечать корвету «Фейзи-Меабуд», а все орудия левого борта направил против батареи.

Нужно было заменить перебитый шпринг, и с корабля «Три святителя» были спущены баркас и полубаркас с матросами под командой мичмана Варницкого, чтобы завезти верп (якорь) с кормы.

Не так далеко от носа корабля до кормы водою, но кругом в эту воду и в корабль летели ядра, и одно из них ударило в полубаркас, на котором был Варницкий и несколько матросов; при этом толстою щепою разбитой лодки мичман был ранен в руку.

Однако кругом пенилась вода, лодка тонула — некогда было думать о ране, и мичман первым перескочил в баркас, за ним вся его команда… Ледяная вода бурлила от шлепавшихся в нее ядер, дым ел глаза, залпы своих и чужих пушек гремели кругом, но завезти якорь было необходимо, и это сделали матросы, и громадина вновь грозно ощетинилась против врага жерлами шестидесяти двух орудий.

Не прошло после этого и десяти минут, как расстрелянный фрегат «Каиди-Зефер» принужден был бросить свое место в строю и выкинуться на берег. Но как раз в это время величайшая опасность угрожала и «Ростиславу».

В одно из его орудий ударила граната большого калибра; она не только разорвала это орудие, но, разбив также и палубу, воспламенила пороховой ящик. Взрыв этого ящика (кокора) произвел большое опустошение среди скученных на палубе матросов: до сорока человек из них были ранены или получили тяжкие ожоги. Но страшное действие роковой гранаты на этом не кончилось: на корабле начался пожар, причем загорелся так называемый кожух, и горящие клочья его стали падать как раз у входа в крюйт-камеру, где пороху было куда больше, чем в одном кокоре, а дверь в крюйт-камеру как раз и была приоткрыта.

Буквально секунды были отпущены кораблю, а спустя эти несколько секунд он неминуемо должен был взлететь на воздух, точно так же как это случилось не с одним уже турецким судном: одной искры, которая попала бы в крюйт-камеру, было довольно, чтобы взорвать «Ростислав».

Нужно было, чтобы кто-то, мгновенно поняв это, проявил полное хладнокровие и тут же бросился бы к дверям крюйт-камеры, чтобы затворить их, и к пылавшему кожуху, чтобы потушить пожар. Эту находчивость и хладнокровие проявил бывший тут и случайно уцелевший при взрывах гранаты и кокора молодой мичман Колокольцев.

Он не только закрыл дверь — дверь в ничто, в небытие и корабля и всей команды, — но, схватив банник и став спиной к этой двери, начал обрывать и отбрасывать банником подальше горящие клочья кожуха… Конечно, тут же на помощь ему подскочили матросы, которые сорвали, наконец, весь кожух с крючьев и сбросили в море.

Так был спасен «Ростислав». Обожженных и раненых вынесли с палубы с той поражающей непривычных людей быстротой и четкостью движений, с которой все делается на кораблях во время учений и боя, очистили палубу от мешающих обломков и, как бы в награду за это, увидели через две-три минуты, что корвет, приславший им гранату, сильно качаясь на ходу, двинулся к берегу вслед за фрегатом «Каиди-Зефер». Все-таки этому корвету «Фейзи-Меабуд» удалось продержаться чуть-чуть дольше, чем всем остальным военным турецким судам, и покинуть поле битвы последним.

А тем временем пожар, охвативший «Фазли-Аллах», бывший «Рафаил», дошел до его крюйт-камеры, и сильнейший взрыв при усилившемся норде засыпал горящими обломками турецкую часть Синопа.

Загорелся город. Горел фрегат «Низамиэ», подожженный, как оказалось после, бежавшей с него командой. Горели также и один из транспортов и купеческий бриг; другие затонули от русских снарядов. Горел и один пароход — меньший. Другой же, «Таиф», бежал еще в самом начале боя: адмирал След помнил — и трудно ведь было забыть за такое короткое время — свое сражение с одним, почти неподвижным при безветрии русским фрегатом, и этого было с него довольно, чтобы отказаться от попытки зайти в тыл русской эскадре, чтобы обстрелять тот или иной корабль продольными выстрелами своих бомбических орудий.